В последнем письме он и сообщил Ильхам со скорбью, что из Александрии пришла плохая весть: вспыхнул бунт, подстрекатели — противники политики Великого Султана, обвинили иноверцев в последней эпидемии болотной лихорадки, и толпа, подзуженная и напоенная заводилами, разгромила несколько посольств, в том числе и франкское. Но галлы доказали, что презирают смерть и умеют уходить красиво: они взорвали здание посольства, погибнув сами, и заодно похоронив под обломками часть повстанцев во главе с подстрекателями бунта.
Вот с кем нужно и можно непременно поговорить о Кекем: с Филиппом де Камилле Он очень умный. И… милосердный, Ильхам это уже поняла. Несмотря на кажущуюся суровость и нелюдимость, он обладает добрым и великодушным сердцем. И что-нибудь обязательно придумает. Иначе бедняжке Заике так и придётся до конца дней своих чахнуть в Серале. Если только Султан, наверняка уже прознавший о гибели нового франкского друга, не решит как-нибудь по-своему устроить судьбу «подарка», оставшегося без хозяина.
* * *
Прошло несколько дней.
За это время Ирис успела проводить подруг в новую жизнь, получить два подарка и одну скорбную весть.
Айлин-ханум, наконец, принесла ей превосходно сделанный парик, от которого, впрочем, Ирис отшатнулась, как от зачумленного. Отчего-то почудилось, что ей преподносят её собственную, снятую с плеч, голову, и Кекем ничего не могла поделать с этой блажью и страхом. Потому что казалось противоестественным — держать в руках собственные волосы, зажившие вдруг своей жизнью… Стиснув зубы, она молча сунула парик искренне огорчённой бывшей наставнице и замотала головой. Нет. Не наденет. Ни за что. И сбежала в сад, благо, надзора за ней теперь почти не было.
Единственная выгода, которая досталась ей после всего пережитого — практически полная свобода. В границах гарема, разумеется. Никто не заставлял её ходить на занятия, обязательные для прочих одалисок, даже прошедших испытания. Никто не принуждал к разучиванию новых танцев и рукоделью. Никто не выгонял из гарема, как раньше, в те вечера, когда Повелитель снисходил к своим рабыням… К тому же, сама Кекем вдруг запросилась остаться в гаремном зале на «смотрины», но с тем, чтобы при этом просто взглянуть на само зрелище, не участвуя в отборе.
В ней вдруг ожило болезненное любопытство: как это происходит? Как ведут себя те, что считают величайшим счастьем попасться на глаза властителю судеб, прорваться в фаворитки? Что отличает их от других? Неужели, к примеру, у её подруг точно также, как у тех, кто тайно или в открытую мечтает о взлёте, алчно заблестят глаза, задрожат подкрашенные губы, побелеют лица… В каждой ли девушке живёт Гюнез? И надолго ли? Нет, случись так, она поймёт, не разлюбит подруг, не осудит. Просто будет знать их лучше и смирится с тем, что она-то, Кекем-Заика, должно быть, ненормальная, если не жаждет всем сердцем того, чего вожделеют другие.