«Лучше сказать сразу», — посоветовал ей Филипп де Камиле. «Узнает, поплачет… Быстрее смирится, быстрее привыкнет. Султан — занятой властитель, он ещё не скоро вернётся к решению судьбы простой одалиски, значит, у нас у самих есть время подумать. Мы найдём способ вытянуть её отсюда. В крайнем случае — выкупим через подставных родственников. Но пока… не внушай ей ложных надежд».
…У рыжей мамаши МурМирр среди выводка из пятерых отпрысков четверо оказались в отца, красавца перса, белоснежными и разноглазыми. Единственный, Кизил, пошёл и шёрсткой, и независимым характером в мать. Но главное — шубка его оказалась точь в точь в масть недавно утерянной пышной гриве Ирис. Должно быть, именно из-за этого необыкновенного цвета Огюст Бомарше перед отъездом попросил друзей устроить этакий каламбур — подарок для его «подарка», лишь только котёныш подрастёт, научится самостоятельно кушать и станет достаточно взрослым для приучения к порядку.
…А глаза у него были такие же зелёные, как у Ирис, в золотистую крапинку, и словно обведённые тёмным ободком…
Надо ли говорить, кто стал любимцем всего гарема? Сколько у него завелось почитательниц, желающих потискать, приласкать, покормить, сколько молока и мясных и рыбных обрезков выпрашивалось на кухнях? Хвала Всевышнему, он не допустил гибели малыша от обжорства: вместе с острыми коготками он наградил крохотного львёнка ещё и умишком не по возрасту. При малейшей угрозе своей свободе и попытках насильственного кормления рыжик яростно шипел, выпуская когти, и хоть до сих пор никого не оцарапал, но напугал дев достаточно выразительно. Угроза разукрасить прелестные ухоженные ручки чересчур назойливых обожательниц свежими глубокими царапинами быстро приучила пери держаться на расстоянии. На руки же свободолюбивый Кизил дозволял себя брать только Ирис и немногим избранным. И, словно учёный сторожевой пёс, еду принимал только от них, не покупаясь на вкусные кусочки со стороны, чем вызвал неимоверное уважение нубийки. «Воин», — сказала она однажды насмешливо, но с долей уважения. «Неподкупный». «И единственный мужчина на весь Сераль», — со смешком добавила Нергиз.
А ещё — Кизилка с наипушистейшим толстым хвостом стал для Ирис настоящим спасением ото всего. От тоски по доброму и славному Августу. По так и не обретённой свободе, поманившей — да и скрывшейся бесследно. От горечи потери Мэг. От страхов перед совершенно неясным будущим. Когда рыжик, развалившись на хозяйском животе, тарахтел, громко и бесцеремонно, и впрямь, как храпящий мужчина — ей отчего-то хорошо и спокойно засыпалось. И как-то враз перестали мучить кошмары.