Да ещё и отбила палочкой по спинке садовой скамейки этот самый нужный для музыкантов ритм. К счастью, как успела уловить Ирис, чуть медленнее обычного. Барабанщик тот ритм повторил неуверенно, затем твёрже. Девы привычно изогнулись, сделали первые, заметно скованные движения… и пошли, пошли в танце.
А куда деваться? Пять ударов бамбуковой палкой по пяткам — это какому-нибудь заезжему гяуру покажется смешным, да изнеженной султанской племяннице, на которую пылинке не дадут опуститься — поймают в полёте. А они, ученицы грозной Айлин, про которую говорили, что в молодости из-за её красоты сгорали на лету мотыльки — они-то очень хорошо узнали, что после пятого изощрённого удара по пяткам начинает от боли заходиться сердце, а шестого-седьмого достаточно, чтобы потерять сознание. И потом тебя притащат на ложе в твоём углу общей спальни на сто человек, волоком притащат, ибо до утра ты будешь не в состоянии ступить на ноги. Впрочем, и с утра тоже, но тогда уже придётся, через «не могу».
А потому — девы танцевали, зазывно покачивая бёдрами, почти изящно взмахивая руками, чтобы призывно вздымались прозрачные покрывала, чтобы подрагивали и звенели бубенчики, нашитые на низко посаженные пояса, завязанные хитроумными узлами, бахрома на которых дрожала в такт движениям пышных и не очень чресл. И кружились на месте, пытаясь раскидывать руки крыльями, а их так и тянуло к земле, крылья-то…
Через три минуты Ирис подумала, что она — нет, не умрёт, а просто сдохнет на месте. Сперва сломается в пояснице, а потом сдохнет. Но вспомнила умоляющие глаза Мэг: «Ради меня, детка, старайся, как можешь, и терпи…»И нашла в себе силы продержаться ещё полминуты. Потом ещё минуту. И ещё. Закрыв от напряжения глаза, с искусственной улыбкой на устах, она кружилась на месте, как безумный дервиш, пока её не остановил резкий окрик наставницы:
— Хватит! Кекем, я тебе говорю, довольно!
Вздрогнув, она подняла взгляд — и только сейчас поняла, что музыка стихла. Музыканты, пряча глаза, тихонько отползали в тень магнолий.
Айлин-ханум смотрела на неё странно. Исчезла с лица обычная брезгливость, с которой она взирала на учениц, появились некая задумчивость и… Словно какой-то расчёт.
— И ведь даже с дыхания не сбилась, — сказала медленно. — Молодец. Садись.
Ужасно хотелось рухнуть тут же, но, пересилив себя, девушка постаралась опуститься изящно, как учили — сперва на колени, хоть те подгибались и дрожали от тяжести навешенного металла, затем на пятки. Ножные браслеты холодили ягодицы. Доски помоста, напротив, отдавали тепло. Покосившись на остальных, Ирис широко открыла глаза в изумлении. Три из девятерых девушек, обессилев, почти лежали, остальные сидели кое-как, не по-уставному, совсем не обольстительно тяжело дыша. Пот градом катился по раскрашенным лицам, вздымающимся грудям и даже по открытым бокам, что уж говорить о насквозь промокших спинах… У самой же Ирис лишь тело словно налилось пресловутым свинцом, а с дыхания она и впрямь не сбилась.