— Например? — презрительно фыркнул граф. — Как мужественно они не сдавались своим хозяевам с первого раза, или, может, всплакнули для виду день, другой, а потом- таки продались?
— Продаются за деньги, а эти женщины, повторю, рабыни. Хоть и обвешанные порой хозяйскими драгоценностями. Хочешь пример? Одну из них — не буду называть имени — за то, что укусила покупателя, вздумавшего проверить ей зубы, выпороли до полусмерти, в назидание остальным, и обрили наголо. После чего её купил тот самый желающий и приставил к самой чёрной работе у себя в доме. Днём она работала, вечером её пороли вновь. Пока мясо на спине не стало гнить. Только оттого мы и смогли её выкупить, она уже никого не привлекала. Конечно, я не оставил этот случай без внимания. Султан присудил негодяя к штрафу в сто тысяч курушей — за жестокое обращение с домашней рабыней, представь, здесь это всё же наказывается, если и впрямь обратиться в суд. Все до единой монеты пошли бывшей рабыне. Но сколько их, безвестных, ещё терпят издевательства и побои!
Его товарищ неловко пожал плечами.
— Так то рабыни, — буркнул. — Меня никогда не интересовала прислуга. А те, что в гареме, эти-то цыпочки, думаешь, тоже страдают? А?
— Всякое бывает, — вместо Филиппа де Камилле, помощника консула, отозвался Бомарше, не поворачивая головы. — Впрочем, что я тебе говорю? Ты же у нас Фома неверующий, во всём требуешь доказательств… Вот и спроси у тех девиц, что сейчас прибудут, сладко ли им живётся… Так, все по местам! Едут! Где Франджипани?
Лебюэль перехватил за ухо одного из слуг:
— Живо наверх, в кабинет, доложите господину, что гостьи прибыли!
За окном уже слышался шум приближающейся кавалькады.
Через десять минут в громадном холле-приёмной четверо уже известных нам личностей, к которым присоединился консул Иоанн Франджипани, встречали свои «подарки» от Великого султана Тамерлана Первого. Ни следа недавнишнего недовольства на лицах, ни сомнений, ни колебаний… Дипломатия брала верх над рассерженными мужчинами. Да и…, в конце концов, они франки, представители самой рыцарской в мире страны, а потому — любезность их по отношению к прибывшим дамам если и была натужной, то лишь вначале.
Капа-агасы, ради своей высокой миссии разодетый в пух и прах, с кривым парадным кинжалом, заткнутым за пояс, рассыпался в цветастых приветствиях и изогнулся в тысяче поклонов. Передавая волю султана, и без того всем известную, он преданно заглядывал в глаза консулу и мысленно удивлялся — когда же его слова будут переводить? Что-то ни одного толмача поблизости не крутилось… Однако гяур-консул благосклонно кивнул — и в ответ на напыщенную речь Махмуд-бека, на чистейшем османском языке, да ещё со столичным выговором, поблагодарил султана за прекрасный подарок. Евнух склонился в самом нижайшем поклоне, консул учтиво ответил. Евнух растёкся в восхвалениях прекрасной Франкии — посол не менее благозвучно вознёс хвалу красотам благословенной земли, на которой сейчас пребывал… Всё, как положено.