Он шепнул несколько слов почтенному Мустафе-кофевару, с достоинством ожидающему в сторонке очередных распоряжений, хитро подмигнул, и тот, понимающе кивнув, вновь удалился колдовать за свой столик.
Через несколько минут перед Ирис-Кекем стояла пиала с иным напитком, сдобренным едва ли не наполовину густыми горячими вкусными сливками.
— Шоколад, — торжественно провозгласил Бомарше. — Это тебе точно понравится. Но имей в виду… — Ирис замерла с поднесённой к губам чашкой. — Этот нектар, эта дивная амброзия богов Нового Света пробуждает чувственность и разжигает огонь страсти. Если пить его в неумеренных дозах, конечно, — добавил со смехом. — Это не афродизиак… я хотел сказать — не возбуждающее средство, он просто добавит огонь в жилах и успокоит, потому что сладок и приятен. Моя жена обожает горячий шоколад. Он на неё именно так и действует — успокаивающе. Вот я и решил, что тебе в любом случае он не повредит. К тому же, вы, женщины, любите сладкое, а здесь, на Востоке, особенно к нему пристрастны. Нравится?
Про то, что сладости в гареме выдавались лишь на праздники или за особые услуги, девушка тоже промолчала. А она и впрямь так любила сладкое! Шоколад был великолепен. Не сдержавшись, Ирис даже облизала губы, чтобы не терять ни капли восхитительного сладко-пряного вкуса. Улыбнувшись, Бомарше поднялся, предложив ей руку.
Всё-таки… он сейчас уведёт её к себе. И страшно, и дух захватывает. Впрочем, похоже, боязнь перед неизбежным отступила, ведь Август был так добр с ней, так хорош! Он не причинит ей зла.
В крови и впрямь разбежалось пламя после дивного шоколада.
Но почему-то франкский посол уже не первый раз упомянул о жене; к чему бы это? Он всё-таки намекает, что сохранит ей верность?
Ирис ничего не оставалось, как положиться на волю Всевышнего.
— Ты станцуешь мне ещё раз, — заговорщически шепнул мужчина, увлекая её к лестнице на второй, приватный, этаж. — Для меня одного. Договорились?
Станцует. Конечно. И, что уж там душой кривить, Ирис решилась и на остальное. Пусть случится то, чему суждено случиться.
…Впервые в жизни она танцевала не потому, что надо, а по велению сердца, вкладывая в каждый жест свою благодарность мужчине, который обходился с ней так деликатно, нежно, сочувствующе. Увидь её в тот момент Айлин — вздохнула бы с удовлетворением и пробормотала бы: «Наконец-то. Вот она, уже не девчонка, но маленькая женщина, и никакая худоба ей в том не помеха. Говорила я: женщину делает женщиной не тело, а обожание того, кто рядом…» Ирис и не осознавала, насколько танец, посвящённый Августу, отличается от того, что был недавно внизу. В нём появилась чувственность, в отсутствии которой то и дело обвиняли Кекем наставницы, сдержанная страсть, огонь, и… вызов.