— Что случилось, дорогая?
— Не хочу жаловаться, но или я сейчас что-нибудь выпью, чтобы разбавить тошнотворное ощущение от этого террариума, — все так же с улыбкой, но мрачным голосом проговорила Сашка, — или меня вырвет кому-нибудь в вырез платья, они так услужливо подставляются, что я боюсь не удержаться от соблазна.
Отец сочувствующе улыбнулся, но успел подмигнуть проходящей мимо красотке, которая зачем-то нацепила на довольно строгое платье шестнадцатого века, самый настоящий пояс верности. Блондинка с кричаще-коралловыми губами, томно улыбнулась, и старательно виляя всеми частями тела, которые словно жили отдельно друг от друга, неспешно отчалила вперед.
— Так плохо?
— Не знаю, как у тебя еще голова не кружиться, они ведь все одинаковые, а у меня уже в глазах белые точки.
Отец, внимательно слушавший дочь, вдруг обиделся:
— Не правда! Вон у той брюнетки в красном сарафане колье из моей прошлогодней коллекции, а у ее соседки, смотри, она стоит у фонтана в наряде аля-Шехерезада, комплект из моих последних работ.
Александре оставалось только вздохнуть: Леонид тоже не вписывался в местный бомонд. Он засматривался не на прекрасных женщин, по крайней мере, все здесь именно таковыми себя и считали, а на украшения, что те носили.
Ее мама, прекрасная женщина во всех отношениях и камни, две самые важные, и пожалуй, единственные страсти в его жизни. Местные акулки не желали верить, что после тридцати лет брака, люди могут оставаться любящими и верными друг другу, и изо всех сил пытались подобраться к Леониду Федоровичу, делавшему вид, что не замечает их намеков. Саша всегда была рядом с ним и тихо посмеивалась над безуспешными стараниями девиц.
— Но если тебе и правда, плохо, то лучше отойди на пару минут, освежись, — все-таки смилостивился отец, — только не далеко. Что-то барышни сегодня совсем взбесились, я с ними один не справлюсь.
Александра косо глянула в сторону холостых охотниц за чужим добром и ухмыльнулась, на миг перестав быть похожей на холодную, надменную королеву: тем хуже для них.
Девушка подобрала тяжелые полы бархатного, темно-вишневого платья, с золотистой вышивкой по подолу и величественно прошла вперед, к центру Бального зала их родового поместья. Суета. Она терпеть ее не могла, потому что она мешала сосредотачиваться и думать. И зал она этот тоже не любила, только терпела, потому что дом, больше напоминающий замок, строил ее любимый дед, а здесь хочешь, не хочешь, а придется с этим мириться.
Но больше всего раздражали пятиметровые стены, обтянутые золотисто-голубым шелком, как делали в прошлых веках. По кайме зала на самом верху, шли чудесные маленькие балкончики с ажурными золотыми перилами, их поддерживали величественные колонны, окрашенные под оникс. Единственное, что вызывало у нее чувство гордости, так это стоящий у одной из стен, самый что ни на есть настоящий орган. Девушке, напрочь лишенной слуха, безумно нравилось, как он звучит, но только тогда, когда в родительском доме не было ни кого из посторонних.