— Бред! — возмутилась я. — В какой еще Франции? Какой восемнадцатый век?! Это портрет моего отца! Он что, родился в восемнадцатом веке?!
Своим громким возмущением я спасала себя от ощущения того, что сказанное Дугановым — правда.
Саша внимательно посмотрел на меня и деликатно напомнил:
— Я все-таки художник и кое-что в этом смыслю.
В ответ на это резонное замечание я растерянно промолчала.
Однако Дуганов, не желая оставить злосчастный портрет в покое, вновь попытался уточнить:
— Откуда ты знаешь, что это твой отец?
И правда, откуда я знаю?.. Мне сказал об этом Корсаков. Но дело не в этом. Я и без Корсакова знаю, что это мой отец. Знаю так же точно, как то, что меня зовут Марта.
Дуганов приблизился вплотную к портрету и стал пристально вглядываться в него. Наконец, оторвав от него взгляд, он снова повернулся ко мне и твердо произнес:
— Франция, восемнадцатый век. Никаких сомнений.
Эта уверенность меня слегка покоробила. Память вернула меня в отцовский кабинет, где я читала его статьи в научном журнале. Кое-где они предварялись его фотографиями. На портрете, безусловно, изображен он. И в этом тоже нет никаких сомнений!
Что-то внезапно остро и горько защемило внутри. Какое-то чувство, неясное и неопределенное, вдруг медленно начало терзать душу, оттого, что я вдруг поняла — Саша не ошибается. Он знает точно — это Франция, XVIII век. А я знаю точно — это господин профессор фон Краузенштайн. И то, и другое — непреложная истина. И все же что-то одно надо исключить. Либо то, либо другое.
Он, однако, не заметил моего смятения. Снова повернувшись к портрету, он еще раз внимательно его изучил. После чего тихо сказал:
— И все-таки что-то здесь не то…
Ни с того ни с сего у меня вдруг сильно закружилась голова. Предметы поплыли перед глазами, а мозг вдруг стала заполнять непонятно откуда взявшаяся злость на Сашу. Казалось, она вонзается в мое сознание откуда-то извне. Не успев удивиться, я открыла рот, хотя не собиралась ничего говорить, и мой голос, искаженный ненавистью, вдруг неистово закричал:
— Да что ты привязался к этому портрету?! Сказано тебе — это мой отец, и перестань пялиться на него и проводить дурацкую экспертизу!
Вывалив все это на Дуганова, я, по-прежнему будто управляемая внешней злой силой, захлопнула рот.
Он взглянул на меня с нескрываемым удивлением.
— Марта! Что с тобой?!
Дуганов подошел ко мне и попытался обнять, но я, сама того не желая, вырвалась из его объятий.
Что это со мной?.. Я словно сама не своя!..
Моя сущность изо всех сил пыталась прорваться сквозь какую-то непреодолимую преграду. И — не могла. Какая-то черная власть двигала мной, как марионеткой.