Но все мои "если" померкли перед тем, что я увидела, приоткрыв дверь. Герцогиня Ламони и его высочество стояли так близко, что не оставалось ни единого сомнения. Мне бы уйти, убежать, но я лишь отступила на шажок назад, чтобы остаться незамеченной и прислушалась к разговору. Прежде, чем сделаю выводы, нужно быть уверенной. Нельзя рубить сгоряча.
— Когда вы объявите о помолвке, дорогой Эдвард? — ворковала женщина, поглаживая пальчиком отворот белоснежного камзола, расшитого серебряной нитью.
— Всему свое время, герцогиня.
— Оно утекает сквозь пальцы, — пальцы самой женщины стали более настойчивыми и перебрались на лицо эрцгерцога, поглаживали его гладко выбритые щеки, очерчивали линию губ. Мужчина аккуратно взял ласкавшую его руку и поцеловал:
— Терпение — лучшая добродетель. Вам ли об этом не знать.
— Батюшка выписал проспекты из столицы. Невероятные свадебные наряды. Желаете взглянуть? — не унималась обольстительница, вновь поглаживая грудь его высочества, который с холодностью принимал подобные ласки. Впрочем, мне ли не знать, что он все делает с холодностью. Все, кроме тех пылких поцелуев, навек оставивших след в памяти… Слезы сорвались вниз, а, когда капли упали на пол, эрцгерцог, словно услышав их хрустальный звук, вскинул голову. Элементали возле его дверей резко распахнули глаза. Испугавшись до жути, я подхватила юбки и стремительно понеслась в свои покои.
Грудь сжимало от обиды горячими тисками боли, от сердца, казалось, остались лишь жалкие осколки, а слезы, безмолвные, щипучие, холодные как снег, текли и текли по щекам солеными ручьями. Я едва видела, куда бежала, больше полагаясь на наитие, нежели на зрение и, наконец, ударилась в чью-то грудь:
— Графиня.
— Пустите, пустите меня, — сквозь слезы я не могла разобрать, в чьи объятия угодила, но сейчас мне никто не был нужен. Только одиночество и тишина способны облегчить боль.
— Лайнэ, да что произошло? Успокойтесь, молю вас.
Предприняв еще несколько безуспешных попыток вырваться, я затихла на груди у Джаспера. Именно он нашел и остановил меня в одном из больших и безжизненных коридоров. Мужчина бережно обнял и молчал, позволяя выплакаться и излить боль, поглаживал по спине и волосам. Когда я, наконец, присмирела, герцог спросил:
— Что случилось?
Что случилось? Мой наивный детский мир разрушен. Тетушка предупреждала, что мое сердечко будет разбито. Следовало ее слушать. Почему мы никогда не слушаем старших, считая, что только наше видение мира правильное? Движимые зовом глупого сердца, мы его разбиваем. Я — глава рода, наследница великой силы, да только веду себя как глупая девчонка, которой, впрочем, и являюсь. Очевидно, что мне следовало повзрослеть. На что я надеялась? Что эрцгерцог вдруг воспылает ко мне такой же пламенной любовью? С чего бы вдруг? Я уже достаточно взрослая, чтобы не верить в сказки. Он обретет свое счастье с герцогиней Ламони. Красивой богатой и ухоженной женщиной, с хорошей родословной. Она родит ему детей и… И мне нет места в его жизни. Зато есть Джаспер. Если герцог меня и не любит, то, во всяком случае, уважает и питает симпатию. Я утерла слезы услужливо предложенным платком и натянуто улыбнулась: