От этих слов мне сделалось по-настоящему паршиво. Первым желанием было открыть чертову дверь и уйти. Но я хорошо понимала — это еще далеко не все. Потому, стараясь скрыть боль и обиду, распустила волосы, привалилась к стене, обняла себя за плечи и, опустив голову, приготовилась слушать дальше.
— И знаешь, стоило тебе уйти, как у отца сразу все наладилось. Он перестал пить, нашел нормальную, хорошо оплачиваемую работу и новую маму. Когда же я стала достаточно взрослой, у них родился собственный ребенок. И все было в шоколаде. Пока снова не появилась ты.
— Что он сделал? — мигом позабыв об услышанном и тут же мысленно переключившись на Волара, напряженно спросила я.
— Он сделал меня еще более счастливой, — на этот раз спокойно отозвалась девушка. — Он любит меня, мама. По-настоящему любит.
— Что ты несешь. Да он тебе в отцы годится. Ты его старшую дочь видела? Что тебе вообще известно о любви? — потеряв контроль над собой, возмутилась я.
— Уж побольше твоего, если судить по папе.
От последней фразы в груди больно кольнуло. Разом растеряв весь запал, я снова оперлась спиной о прохладную зеркальную поверхность и, запрокинув голову, закрыла глаза. Как же я устала от всех этих попыток сначала быть идеальной женой, потом матерью и, наконец, хотя бы другом для той, чье взросление невольно умудрилась пропустить. Головой я, конечно, понимала, зачем дочь все это мне говорила. Ее душила обида. Обида за то, что мы с бывшим мужем продолжали изображать из себя тех, кем уже давно не являлись. За то, что осталась одна. За все те ситуации, когда ей было просто необходимо с кем-то поговорить, а меня не оказалось рядом. За все подряд. А когда боль утраты так и не стихла, на ее место тоже пришла обида.
— Ники, прости меня, — не зная, что еще сказать, вымолвила я и, проглотив подкативший к горлу комок, переступая через себя, продолжила: — Ты права. Во всем права. Я обманула. Предала. А потом бросила. Знаю, сейчас у тебя нет для меня прощения. Но умоляю, дай мне еще один шанс. Возможность все исправить. Я не настаиваю на том, чтобы снова стать тебе матерью. Упущенного не воротишь. Но позволь мне быть тебе хотя бы другом.
— А больше ты ничего не хочешь?
Это было фиаско. Полное и бесповоротное. Больше мне было нечего предложить своей девочке, а ей, судя по воцарившемуся между нами молчанию, сказать. Тишину прервала яро затрясшаяся ручка двери, которая сразу привлекла внимание нас обоих. Неожиданно осознав, что не все битвы на сегодня проиграны, я шмыгнула носом и, наскоро убрав уже показавшиеся из глаз слезы, отлипла от стены. Приготовившись встретиться лицом к лицу с главным виновником всех своих бед, схватилась за продолжавшую сотрясаться ручку и резко распахнула дверь.