Она округляла глаза всё сильнее, он улыбнулся, развеселённый её интересом.
— Когда мы познакомились, мне было девять лет и я уже три года изучал боевые искусства под руководством мудрых наставников. Всё было отлично и весело, кроме одного — мои спарринг-партнёры меня раздражали. Они либо были гораздо старше и дрались вполсилы, либо были ровесниками, но недотягивали по уровню, либо были во всем хороши, но боялись бить меня в полную силу.
— А надо в полную? — полуутвердительно уточнила Вера, он кивнул:
— Надо. И вот однажды иду я, весь такой девятилетний воин, смотрю — один из детей-рабов во дворе машет палкой, повторяя те приемы, которые я сегодня проходил. Я остановился, чтобы он меня не увидел, понаблюдал немного за ним, — он уважительно опустил уголки губ, кивнул, — а неплохо машет, по крайней мере, сильно. Но с ошибками. Меня обуяла жажда поумничать, я к нему подошёл и показал, как правильно.
Вера кусала губы, наблюдая за опять чуть помолодевшим лицом господина министра. Она так живо представляла его маленьким, что не требовалось никаких усилий для визуализации его рассказа.
— Пацан испугался поначалу, но я пообещал, что никому не скажу, он мне поверил. — Вера непонимающе нахмурилась и он объяснил, опять став суровым взрослым: — В Империи запрещено обучать рабов боевым искусствам, для раба это в первый раз плети, во второй — смерть, для учителя — тоже плети или штраф, в зависимости от положения. Для детей сделали бы, конечно, скидку, но досталось бы всё равно обоим, розги как минимум.
Она поёжилась от этой системы, он заметил и косо усмехнулся, продолжил:
— Нас никто не поймал. На следующий день я его опять нашёл, мы хорошо спрятались и я показал ему то, что учил сегодня, а он мне — то, что я ему показал вчера. Получилось очень весело, нам понравилось и мы стали так делать каждый день. И спустя буквально пару месяцев я понял, что пацан меня догоняет, причём семимильными шагами, у него оказался просто талант, — в голосе министра появилось восхищение, потом лёгкая досада, — мне пришлось напрячься, чтобы сохранить статус учителя. Но больше всего я ценил его за то, что он не боялся ставить мне синяки, это редкая удача — найти такого спарринг-партнёра, который подходит и по уровню, и по возрасту, и даже бьёт от всей души.
Я задержался в этом доме на несколько лет, потом пришлось уехать, а когда вернулся, опять пошёл к нему тренироваться. Но, к огромному моему сожалению, за время моего отсутствия он повзрослел и приобрёл мировоззрение раба — начал кланяться, уважительно обращаться, осторожно бить… — Господин министр с досадой махнул рукой, помолчал, потом улыбнулся: — Но я нашёл выход. Я предложил ему договор — мы тренируемся в тайне, как обычно; бьём в полную силу; за каждый синяк или царапину, которую он мне поставит, я плачу ему золотой, а если поцарапаю его я — он платит мне серебряный. — Вера впечатлённо улыбнулась, министр довольно прищурился и шепотом протянул: — Как он меня бил, это стоило чего угодно! Для раба серебрушка — состояние, я понятия не имею, на что он их тратил, но дрался он за них как дикий зверь. Всё приходилось держать в строжайшей тайне, нам было уже около пятнадцати, в Империи это уже взрослые, если бы кто-то узнал, нам бы не поздоровилось. Так прошло ещё несколько лет, я опять уехал, а потом через время посетил этот дом уже просто как гость, — он замолчал, в глазах сгустился туман воспоминаний и Вере вдруг стало неуютно, как будто эта память была для него тяжким бременем.