Убить.
— Ну что ты смотришь? — Женщина смотрела поверх меня, но безошибочно протянула руку и коснулась моей головы. — Я тебя совсем малышкой помню. Крохотным комочком шерсти. Такая красивая, веселая. Родители наглядеться не могли. Неудивительно, что и они тебя приметили. А когда ты выбежала и шерсть на солнышке заискрилась… ох, девочка, я хоть и слепая, а до сих пор помню, как ты сияла. И как застыли они, пораженные. Торны до-о-олго торговались за тебя. Да все без толку.
Она замолчала. Я тоже замерла, одновременно вслушиваться в тихую речь и усмирять охотничьи инстинкты было слишком тяжело. На это уходили все силы.
— А потом был пожар. Пламя так быстро охватило дом, что мы и подступиться к нему не могли. Каждую ночь я вижу его во снах. Каждую ночь слышу крики твоей сестры. И вижу тебя в окне второго этажа. В огненной страшной ловушке.
Я нашла в себе силы снова подняться на все четыре лапы и побрела в сторону города. Медленно, позволяя женщине держать руку на моей спине. Каждый шаг стоил мне болезненного жадного спазма, но теперь это была лишь реакция звериного тела — разум справился с тягой к убийству.
Мы медленно брели через лес. Слепая женщина и кархан с золотой шерстью.
— Торны сказали, я тронулась умом, но я знала, что ты жива. Я видела того человека, забравшего тебя из дома. А потом, через год, я получила весточку. Маленькую тряпичную куклу, которые мы с тобой учились делать. Я знала, что ты жива.
В ее голосе прозвучала боль:
— Как и то, что они найдут тебя.
Я радовалась, что зверь не может говорить. Потому что слов не было, мыслей в голове — тоже. Лишь опустошающая горькая обида.
— Тебе бы лучше подчиниться, дорогая. Все карханы в первое обращение пробуют человеческую кровь.
Я молча брела вперед. Упрямо, стискивая зубы.
— В этой войне не победить. А я свое уже отжила и теперь знаю, что ты жила все это время в безопасности. Не знаю, где и как, но ты жила и, возможно, была счастлива. Я смогу спать спокойно, девочка.
Слова кончились, а лес — все нет и нет. Бесконечный, холодный, чужой. Мы шли до тех пор, пока женщина не пошатнулась и не упала. Я вцепилась зубами в ее плащ, но сил не было, а хрупкое с виду тело оказалось поразительно тяжелым.
Сколько я пыталась заставить ее подняться, не знаю, но в один миг поняла, что больше не смогу. Никогда не вернусь в поместье. Не стану снова человеком. Не смогу жить, как прежде. Или вообще жить.
Я завыла, вложив в этот вой все отчаяние. Он пронесся над лесом, распугал стаю птиц. Наверняка, слышали даже в городе.
И впрямь — слышали. Чуткий слух кархана уловил голоса. От них исходила угроза. Охотники… или городская стража. Пристрелят, не задумываясь, если не убью первой.