А на стене, в напряженной тишине, все с удивлением смотрели на трех всадников, в гордом одиночестве вышедших из прохода.
Не замечая недовольство Свера, я встала рядом с ним, не веря своим глазам.
— А войско… где?
— Жрецы, — словно отвечая на мой вопрос, прошептал Наи на языке алана. Он стоял рядом с вожаком, в своем черном доспехе, с глефой в руках, и не мог оторвать взгляд от показавшихся из прохода хту-наа.
— Почему одни? — Свер совсем не удивился и ни на секунду не усомнился в том, что выходец видит с такого расстояния.
Лишь спустя несколько секунд я вспомнила, что Наи об этом говорил. Он не мог разглядеть тех, кто вышел их прохода, но мог почувствовать. И чувствовал.
Ощущал приближение жрецов своего мира, так же, как это ощущала я. Каким-то шестым чувством. Колечко на пальце радостно потеплело, чувствуя близость своего старого хозяина.
— Мы должны выйти им на встречу, — голос срывался от волнения, я отчаянно вцепилась в запястье Свера.
— Нет, — он не собирался рисковать, — если они хотят поговорить, то придут сюда, сложат оружие, и мы поговорим.
— Свер…
— Это может быть ловушкой, Яра, — одернул меня он, кивнул на все еще видное сияние, — проход открыт, армия может ждать там.
Разумеется, никто никуда не пошел и прибытия жрецов мы ждали на стене. Держась за ручки.
Хотя, если быть совсем честной, то это я Свера за руку ухватила, и я его держала, находя в этом успокоение, а он просто не вырывался.
И даже не сказал ничего по этому поводу, только посмотрел снисходительно.
Жрецы подъехали к воротам спустя целых полчаса, не сильно они торопились, но не это заставило всех на стене напрячься. Проход стоял открытым с четверть часа, и сложно было сказать, как много бед могло приключиться, окажись сейчас на месте жрецов войны хту-наа. Тут двумя, и даже тремя не обошлось бы. Успело бы пройти с полдюжины, не меньше.
Уж если за долгие пять минут успевали двое воинов проскочить, то тут и говорить нечего.
Как только жрецы подъехали достаточно близко, чтобы быть услышанными, заговорил тот, что сидел в центре, на таком же тощем олене, каким когда-то был и Проглот Наи. Теперь, конечно, он был отъевшимся и благодушным, а кличку «Проглот» получил от меня, когда вместе с морковкой попытался съесть и мою руку. Просто обозвала оленя так в сердцах, а Наи понравилось, и кличка как-то прижилась.
— Мы пришли с миром, — скинув с головы белый капюшон, жрец поднял на нас тонкое, белое лицо, сияющее магическими знаками, — мы хотим говорить.
Это был светлячок, я в этом не сомневалась, лицо было мне знакомо, смущал лишь вделанный в лоб мутно-белый камень, который явно не на клей крепили, а прямо в череп вбивали. Кожа вокруг камня чуть припухла, но не покраснела, так как у хту-наа в жидкости, текущей по венам, эритроцитов не было от слова совсем.