– И где ее черти носят? – проворчал Цент, швырнув в костер ветку, которую до этого вертел в руках.
Владик, сидящий в сторонке, испуганно вздрогнул. Его красные от пролитых слез глаза со страхом смотрели на изверга из девяностых. Цент сидел у костра, огромный и бородатый, похожий на кошмарного монстра людоедской наружности.
Лагерь они разбили в трех километрах от злополучной деревни, рядом с небольшой жиденькой рощицей. Эта роща выглядела мирно и безопасно, но Владику она таковой не казалась. С ней у него отныне были связаны крайне мрачные воспоминания.
В этой роще Цент осуществил акт благородного возмездия – так он назвал то беззаконное и несправедливое истязание, коему подверг несчастного программиста. Внезапно выяснилось, что Владик виноват во всем. Вот просто вообще во всем. Вина его была настолько всеобъемлющей и многогранной, что программист всерьез обеспокоился за свою жизнь. Потому что такому эпическому злодею прямая дорога на тот свет.
В этот раз Цент не стал изобретать новых методов истязания. Воспользовался старой доброй поркой, хорошо зарекомендовавшей себя карой, проверенной временем и миллионами пострадавших от нее задов. Злодей Владик без суда и следствия был привязан к березке, затем рука палача стащила с него штаны, оголив воспитательную область, а потом страдалец увидел его. Ремень. И это был всем ремням ремень. Широкий, толстый, длинный, из качественной кожи.
– Не надо! – всхлипывая, взмолился Владик, вообразив себе те незабываемые ощущения, коими мог одарить его этот кошмарный ремень. – Я больше не буду! Никогда!
– И я больше не буду, – ответил ему Цент. – Никогда. Никогда больше не буду сечь тебя, гада, воспитательным образом. Это твоя последняя порка.
Владик робко обрадовался. Неужели Цент обещает не подвергать его впредь физическим карам? О, это было бы чудесно. По правде говоря, Цент не так уж часто распускал руки, а если не брать в расчет дружеских подзатыльников и стимулирующих пинков, то настоящих, полноценных взбучек набралось бы всего штуки три. Но и эти три не показались Владику пустяком.
– Да, – вновь заговорил Цент, – это твой последний шанс на исправление. Больше никаких наказаний. Если, а точнее – когда, когда ты вновь опечалишь меня своим скверным поведением, то я возьмусь не за ремень, а за топор.
Рано Владик обрадовался. Цент вовсе не собирался объявлять мораторий на порку. Он просто решил перейти на новый уровень садизма, не бить безответного страдальца, а сразу убить. Ну, не сразу, нет. Медленно и вдумчиво, расчленяя тело жертвы маленькими кусочками.