).
Павел же, спасая репутацию своей возлюбленной, писал матери: «Я видел, как злоба выставляла себя судьею и хотела дать ложное толкование связи, исключительно дружеской, возникшей между мадмуазель Нелидовой и мною…. Клянусь еще раз всем, что есть священного. Клянусь торжественно и свидетельствую, что нас соединяла дружба священная и нежная, но невинная и чистая. Свидетель тому Бог».
Поведение Павла, по-рыцарски защищающего честь дамы, вполне нормально, однако истинный характер их отношений навсегда остался тайной. Офицер придворной службы Н.А. Саблуков рассказывает в своих «Записках», как однажды, находясь на дежурстве во дворце, он стал свидетелем такой сцены. В конце коридора, там, где располагались покои фрейлин, послышался шум. Затем дверь в караульную распахнулась, император «поспешно вошел в комнату, и в ту же минуту дамский башмак с очень длинным каблуком пролетел через голову его величества, чуть-чуть его не задевши. Император через мою комнату прошел в свой кабинет, а из коридора вышла Екатерина Ивановна Нелидова, спокойно подняла свой башмак, надела его и вернулась туда же, откуда пришла». На следующий день Павел смущенно и доверительно шепнул Саблукову: «Мой милый, у нас вчера была ссора».
После смерти Екатерины Ивановны ее бумаги были собраны статс-секретарем Вилламовым и представлены императору Николаю I. Эти бумаги убедили царя в том, что Нелидова была любовницей его отца. Однако вряд ли стоит обвинять в неискренности Павла и Нелидову, тоже категорично отвергавшую все подозрения, касавшиеся их отношений. Чтобы понять ситуацию, надо полностью погрузиться в атмосферу того времени. Во-первых, Екатерина Ивановна представляла собой полную противоположность великой княгине, супруге Павла. Ее эмоциональность, резкость, вспышки гнева выглядели очень экстравагантно на фоне спокойного характера Марии Федоровны. А ее великодушные порывы, возвышенные мечтания совсем не соответствовали ограниченному уму прозаической владелицы Павловска. И умная Нелидова с большим искусством пользовалась этим контрастом, в чем и заключался секрет ее победы. Возможно, как прирожденная актриса, она настолько вошла в декларированную ею роль, что уже сама не способна была отличить мечты от реальности. Возможно, она вполне искренно считала свою связь с Павлом идеальной, божественной. Ведь как писал тонкий знаток XVIII века барон Н.Н.Врангель, «в этой волшебной атмосфере XVIII столетия все были опьянены красивым дурманом страсти. Правду скучной жизни никто не хотел знать. Все создавали себе химеры… Вся жизнь превратилась в театральную декорацию, и все разыгрывали роли… Это не правда и не ложь. Это театр. Это красивый дурман, которым так легко и умело опьяняли себя люди времен Елизаветы, Екатерины и Павла I».