— Ты только что сказала, что я не подхожу на эту роль.
Волчица глубоко вздохнула, хотя успокаиваться ей, казалось, и не нужно. Налила из глиняного кувшина полную чашу вина, отпила, не поморщившись, и протянула сыну. Серый остался стоять.
— Вчера ночью Фроська просила меня уйти отсюда. Я отказал. Дай мне причину остаться сейчас, — Серый вновь почти сорвался на крик, но закончил шёпотом: пожалуйста…
Агния поднесла чашу к губам. Пыталась оттянуть миг?
— Ты хочешь причину? Что ж, она у меня есть.
Волчица метнула один лишь взгляд за плечо Серого. Удар последовал раньше, чем он успел обернуться.
А потом стало темно.
[1] Нет, это не импровизированный стриптиз. В старину считалось, что леший способен запутать путников и водить кругами до изнеможения. Чтобы отогнать духа, полагалось поплевать через плечо и хорошенько выругаться. А одежда наизнанку или задом наперёд — своеобразная маскировка «под своего». Серый решил использовать все способы разом. Авось что-нибудь сработает.
Капля воска медленно ласково прочертила борозду вдоль тонкого стана свечи. Огонёк трепетал, хоть в комнате и были плотно законопачены все щели: его вело жаркое дыхание. Язычок пламени любопытно изворачивался, чтобы рассмотреть двоих, сидящих на кровати намного ближе, чем следовало бы недавним знакомцам. Рыжий шустрый мужчина с насмешливым взглядом нет-нет да невзначай поглаживал стройную девушку по плечу. Та не сопротивлялась, лишь скромно опускала взгляд, но шаловливых рук не прогоняла, легко двигаясь так, чтобы под уверенными пальцами оказывалось не только плечо, но делая это будто случайно и очень стесняясь.
Радомир осмелел, наклонился к изящным ушкам и прошептал, как великую тайну:
— А потом я подхвачу тебя на руки, чтобы все видели, за какой ладушкой приехал, и закружу, не выпущу…
— Врёшь, — едва слышно отвечала она, — вы всегда врёте…
Хитрец обнял голубку, прижал к широкой горячей груди:
— Как можно?
Девушка двинулась, словно собираясь отстраниться, но доверчиво прижалась сильнее.
Слабый огонёк алкал превратиться в неистовое пламя, бился, силясь разорвать невидимые оковы, обвивал фитилёк, упрашивая выпустить на волю страшное, потаённое, неправильное… Свеча топилась, плавилась от напора, поддавалась.
— Не выпущу, любушка! Век моей будешь, — терзал Радомир.
Верила ли, нет ли, но девушка млела, вздыхала, заставляя пламя безудержно трепыхаться: сиг[1] и сорвётся, опалит шершавые доски, гладкое одеяло, жадные до нежности ладони…
— Хм-хм, — прокашлялась я у дверей, прерывая идиллию.
Красавица-волчица и хитрый торговец мигом отскочили на разные стороны кровати, прочность которой так рассчитывали, но не успели проверить. Девушка тут же перестала разыгрывать смущение и, разжав полные губы, гаркнула: