— Занято!
Я засомневалась, кто кого тут склонял к бесстыдству, но мысль из головы скоро выкинула. Не за тем пришла.
— На два слова, — коротко бросила Радомиру, поворачиваясь спиной к парочке, мол, выйдем.
— А может, втроём побеседуем? — со странной надеждой спросил купец, за что тут же получил оплеуху от припозднившейся гостьи.
— Охальник[2]!
— За что?
— За то!
— Так ты ж сама… Мол, компании давно не было…
— Вот пусть она тебе теперь компанию и составляет, — возмутилась волчица и, подхватив юбки, вылетела из комнаты.
— Ой, дура-а-а-к, — протянула я.
— А что я? — развёл руками купец. — Не судьба, видать, — и тут же расправил скомканное одеяло, приглашая присесть, — ты заходи-заходи, я всегда рад хорошему собеседнику.
Я окинула разлохматившегося мужичка оценивающим взглядом: глаза блестят, на щеках румянец. Натворит ещё чего.
— Мне два слова сказать. Недосуг присаживаться.
Радомир подскочил, чтобы поговорить глаза в глаза, а не кричать через всю комнату, но тут же смущённо сел обратно, кивнул — слушаю.
— Утром я уезжаю с вами, — решительно заявила я, — освободите ещё одно место.
— Одно? — многозначительно уточнил приятель.
— Одно, — твёрдо повторила я.
Больше Радомир ничего не спрашивал, а на рассвете я так же молча закинула бедную суму на телегу, прыгнула следом, постаравшись зайти с подветренной стороны и не напугать лошадей.
Проводить купцов вышел Пересвет с парой молодых волков — открыть и снова запереть ворота от недругов. Он, конечно, узнал меня, но не сказал ни слова. Лишь кивнул, прощаясь. Я подняла руку в ответ и отвернулась, чтобы не видеть, как крепкие дубовые ворота отрезают меня от места, что могло стать новым домом, как частокол становится всё меньше, удаляясь, и прячется между деревьев: верста-другая и уже не различишь; не зная, так и проскочишь мимо. Но возвращаться я уже не собиралась.
Льдинки хрустели под колёсами, печально трещали в унисон недовольным вздохам лошадей. Животные беспокойно пускали струйки пара из ноздрей, чувствовали, что рядом зверь, но никак не могли понять, кого опасаться. Толстый и Тонкий, оказавшиеся родными братьями, дремали на облучках, едва придерживая вожжи. Два охранника устрашающего вида бессовестно храпели, хоть и должны бы выспаться: по осени рассветает поздно, а выходить затемно купцы побоялись. Радомир сидел в телеге вместе со мной, деловито перебирая полученные в уплату за товары мягкие шкурки зайцев, лис и куниц. Посматривал озабоченно, но вопросов не задавал, не бередил рану.
— И как это всякий раз в этом селении столько красоты находится? У кого ни скупал шкуры, нигде таких ровных не находил. Словно зверя не стрелой достали или в силок затянули, а поймали руками да шею свернули.