- Она снова осталась чистой и безгрешной! А если бы согласилась, мне бы оставалось только немного постараться, выслужиться, чтобы Орден оценил мои старания и рвения. И этого урода старая карга не отдала. Даже его смогла использовать во благо себе! Ну, почему старая рухлядь всегда оказывается умнее и хитрее? – он снова пнул Тому, но в этот раз пинок прошел вскользь.
- Чтобы напугать горожан уродом, я решил показать его кровожадность и ярость. Без тебя тапус становился ненужным. Я даже проявил великодушие, велев пустынникам оглушить тебя, прежде чем сбросить к нему. Ты, уродина, все равно сдохнешь раньше или позже, так нет же, тебе, дрянь, надо было испортить мне жизнь! – он со злостью вцепился ей в волосы и стукнул головой о стену.
- По твоей вине сдох Глош, исчезли двое пустынников, и теперь все это брат посчитает моим грехом и потребует ответа! А я ни в чем не виноват! И мне пришлось забрать бусы у Суза! Он думал, что самый умный и хитрый, но нет – это я самый хитрый. Суз сдох. А теперь и ты сдохнешь! Ах да, скотина эта тоже сдохнет! – он мерзко захихикал, радуясь своей подлой гениальности. Его дряблое жирное тело тряслось от мелкого смеха. – Свидетелей нет, а бусы скроют меня от суда! Я все рассчитал, все!
Тома уже не боялась, просто смирилась и тихо сидела, как кукла, надеясь, что ее смерть не будет долгой и мучительной.
- Да-да, сдохнешь! – от обуявшего его ненависти, он начал причмокивать толстыми безобразными губами и наклоняться к ней, протягивая женоподобные руки с толстыми короткими пальцами. – Сдохнешь…
Потные холодные руки легли на шею и сдавили. Сант навалился на ноги, и она даже не могла шевельнуться. Последнее, что Тома слышала, это было его шипение…
Он следовал за ней, превозмогая себя и проявляя не дюжее терпение. Украшения, ткани, ленты, пояса, еще ткани, духи, средства для красоты... и так по кругу. Долон был поражен тем, что неказистая девица, больше похожая на подростка, могла столь увлеченно и требовательно подбирать обновы.
Стоя перед товаром, от разнообразия которого разбегались глаза, она затаивала дыхание, сжимала от воодушевления кулаки и начинала выбирать… По ней было заметно, что она наслаждалась выбором, радуется каждой безделушке, словно до этого момента ничего подобного прежде не видела. Ее почти детский искренний восторг от любой незатейливой вещицы смутили даже Долона.
Перебирая разложенный на прилавках товар, Тамаа преображалась. Ее угловатые, неловкие движения исчезали и приобретали легкость, плавность, даже изысканность. Среди вороха тряпья она безошибочно выбирала то, что ей подходило. Ее вкус, предпочтение скромных, но изящные вещей наводили его на мысль, что она обожала красивые вещи, любила себя.