— Я хочу уйти.
Азариил промолчал.
— Здесь душно и жарко. Я подожду снаружи…
В тот же миг раздался зычный голос чтеца:
— Слава в вышних Богу, и на земли мир, в человецех благоволение…
Свет погас. Один за другим погрузились во мрак подсвечники, дым от погашенных свечей вьющимися лентами поплыл в воздухе.
— Слава в вышних Богу, и на земли мир, в человецех благоволение…
Псаломщик продолжал читать в торжественной тьме, рассеянной пронзительно-яркими оранжевыми огоньками лампад. Пышный многоярусный иконостас отсвечивал золотом внизу и углублялся во тьму высоты, словно плавно перетекал в головокружительное ночное небо, разверстое над прихожанами. Люди затихли, и сердце в груди тревожно заколотилось…
* * *
Они выскользнули из царских врат один за другим, никем из людей не замеченные, никого не спугнувшие. Трое вестников Божьих, сияющих ярче солнца.
— Покинем храм, — опустив приветствие, предложил Аския и скользнул над головами прихожан к выходу. Сотканное из света одеяние колыхалось и развевалось за его спиной подобно второй паре крыльев.
Азариил с опаской поглядел на двух его спутников.
— С Осколком побудут, он не заметит твоего отсутствия, — обернувшись, сказал Аския, правильно расценив замешательство. — Идем.
Азариил подчинился. Едва очутившись на крыльце, сделался невидим, чтобы не смущать случайных свидетелей беседой с пустотой.
— Серьезный разговор у нас к тебе, — поведал Аския опять же без предисловий.
— Я догадываюсь о его предмете.
— Не торопись. Ты раз ослушался, но к нам не поступало распоряжения тебя вразумить или наказать.
— Значит ли это, будто я прощен?
— Мне неведомо. Мы здесь по другому поводу. Мастема завладел шестью Осколками. Четвертый — мальчик, которого охранял Лаувиан, — сегодня совершил убийство и этим подписал себе приговор: приблизиться к нему мы больше не могли. Одновременно с ним пятый — к нему был приставлен Хазиил, — подсыпал яд отцу, чтобы заполучить наследство… Мы потеряли обоих. По поводу двоих оставшихся поступил приказ… Однако и с шестым Осколком мы опоздали. Женщина считала себя потомственной колдуньей, гадалкой и ясновидящей, и король шабашей Леонард вдоволь потешил ее самолюбие, напророчив великое будущее в обмен на душу. Она продалась — а над свободной человеческой волей мы не властны. Остался последний.
— Ты сказал, поступил приказ, — произнес Азариил, глядя на ночные тучи. Те клубились низко над землей, похожие на грязные выхлопы из заводских труб.
— Аваддон не должен возродиться.
— Но ведь есть силы, способные совладать с падшим. Архангелы?
— Может быть, ты велишь им?