Пальцы ослабели, выпустили ручку, и дверь медленно закрылась.
— Он придет, Андрей. Или пошлет любого из своего полчища, а имя им — легион. Я должен быть рядом, чтобы уберечь тебя снова.
— Снова?
— Ты едва не разбился.
— Это был розыгрыш, — огрызнулся Андрей. — Чья-то тупая, злая шутка!
— Ты сам себе не веришь.
— А кому верить? Чему? Полетам через ограду? Как… как вам это удалось?
— Выслушай меня. Тебе грозит опасность.
— Смерть? — внутри все зудело от сдерживаемого нервного смеха.
— Есть вещи пострашнее смерти.
— Шел бы ты отсюда, — с прорезавшейся яростью посоветовал Андрей, для пущей убедительности ткнув в чокнутого прилипалу пальцем. — Пока я полицию и санитаров не вызвал. А не то в дурдоме будешь травить свои байки.
Подняв брови домиком в жалостливой гримасе, псих склонил голову набок и не проронил больше ни слова. Удостоверившись, что поток его бреда иссяк, Андрей во второй раз отпер магнитный замок.
— Еще раз заявишься — пеняй на себя, — предупредил он прежде, чем скрыться в подъезде.
* * *
Человек сбежал.
Дверь неторопливо и тяжело закрылась. Азариил глубоко вдохнул холод и сырость, наблюдая за росчерками веток на светлой штукатурке здания. Затем его взгляд скользнул на асфальт, покрытый грязными лужами и тающим слоем снега. Из его вытянутой, узкой тени больше не выбивались посторонние, непривычные для людей детали вроде очертаний крыльев, и Азариил испытывал по этому поводу глубокое удовлетворение. С каждой новой минутой пребывания в плотной оболочке он чувствовал себя все увереннее. Телесные ощущения оказалось нетрудно сдерживать, чтобы не отвлекали, однако дыхание — глубокое, ровное — доставляло удовольствие. И напоминало о Небе. И о свободе. Воздух пах упоительно: свежестью, снегом, тлением сброшенных листьев, спящими почками, смолой и облаками, несущимися в высоте.
Человек не поверил. Не услышал.
Азариил ожидал подобного, его предупреждали о добровольной людской слепоте. О безверии и безбожии. О страстях, страхах, сомнениях и избирательном отношении к реальности — обо всем том, без чего не мыслился венец творения Отца Небесного. Но с чего-то ведь следовало начинать. Вода камень точит.
Человек принял его за душевнобольного.
Азариил мог бы разубедить его. Показать… Демонстрация красноречивее тысячи слов. Но он помнил рассказы братьев, которым по неосторожности доводилось являться пророкам в истинном своем обличье. Если уж эти, без сомнения, достойнейшие из достойных и праведнейшие из праведных мужей цепенели от ужаса и падали без чувств, то чего ожидать от простого смертного?