— Готова!
Не дожидаясь указаний, Варвара постучала в дверь — вполне себе современную, пластиковую. Затрясла рукой, подула на костяшки, а звук, между тем, получился не слишком выразительным. Андрей выждал минуту, удостоверился, что робкие Варины поползновения остались незамеченными, и грохнул в дверь кулаком.
— Тише! — сестра от испуга подпрыгнула.
— Тише никто не услышит.
Спустя минуту из-за двери раздалось неуверенное:
— Александр, ты?
Трусоват, похоже, дьякон.
— Здравствуйте! — старательно вкладывая в голос побольше благодушия, поприветствовал Андрей. И вдруг, неожиданно для самого себя, пустился в причитания с подвываниями: — Нас сейчас обокрали в сквере: деньги, документы, паспорт и ключи от машины… и телефон! Телефон тоже унесли! А мы издалека, в паломничество… А ночевать негде, а холодно, а сестра у меня голодная… а позолоти ручку, яхонтовый, — бросил Андрей в сторону. — Пустите обогреться, а?
Варя прыснула и легонько пихнула его в бок. По ту сторону двери висела мертвая тишина: дьякон, видимо, натужно размышлял, разрываясь между христианским чувством долга и нехристианским страхом быть избитым и ограбленным в собственном храме посреди ночи.
— Батюшка! — выступила Варя, непостижимым образом предугадывая, что второе вот-вот победит. — Мы не воры, честное слово! Нам бы помолиться, попросить святых угодников о заступничестве. Ради Бога, не прогоняйте, нам идти некуда!
Жалобный девичий голосок возымел больший успех: раздался скрежет ключа в замочной скважине. Андрей красноречиво поднял большой палец.
— Здравствуйте, — из-за двери нерешительно выглянул невыразительный, сухопарый парнишка с изможденным лицом, кучерявой бородкой и гладко зачесанными в хвостик волосами, лоснившимися в свете ручного фонарика.
— Проходите, — посторонившись, он пропустил гостей в притвор и суетливо запер дверь. — Напали, говорите?
— Чуть не убили! — поклялся Андрей, памятуя о кошачьем полчище, и в доказательство продемонстрировал порванную куртку. — Вот!
— Слава Богу, обошлось, — парнишка перекрестился.
— Не то слово, батюшка.
— Да какой я батюшка! В священники после тридцати рукополагают. Вот через полгодика, если матушку к тому времени найду… — он ощупал Варю неожиданно заинтересованным взглядом. Тут же счел собственный интерес непристойным, стушевался и опустил глаза.
— Варвара, — представилась та, не обращая на него особого внимания.
— Сергий.
— Можно войти?
— Да, конечно…
— Андрей, — проворчал Андрей в спину обоим.
Он не любил церкви. Та единственная, куда в детстве водила мама, вызывала безысходную, душераздирающую тоску. Темная, тесная, увешанная старыми иконами в металлически окладах, за которыми не разглядишь не только ли композиций и названий, но даже и лиц: почерневшие от времени святые терялись под искореженной бронзой и медью. От заляпанных воском, щедро намазанных маслом подсвечников валил густой жар, от ладана на глаза наворачивались слезы, от дыма щекотало в носу. Ему, десятилетнему пацану, самая пора была носиться по двору и гонять на велосипеде — а тут кресты, скорбные образа, обличающие и неумолимо грозные взоры Архангелов с жезлами и в доспехах: того и гляди подхватят тебя под белы рученьки да поволокут на Страшный Суд. Бабки в толчее то и дело в исступлении бухаются на колени, священник утробно взывает: «Господу помолимся!» — отовсюду веет смертью, загробным миром и муками ада. И духота, дурнота, а от переливов голосов на клиросе — мурашки по коже, и выть хочется, будто это уже тебя отпевают, тебя и твое несостоявшееся счастье.