В доме приятно пахло можжевельником и снежной свежестью. Вслед за Мариусом, сжимая в руке коробочку с конфетами, Алька поднялась по широкой деревянной лестнице. Управляющий с поклоном распахнул перед ними дверь, и они вошли в просторную комнату с двумя окнами. Все было деревянным — стены, пол, потолок. Посередине стоял большой стол, застланный ослепительно-белой скатертью, вокруг — стулья, по углам, привинченные к стенам, в узких стеклянных колбах мягко светились золотисто-розовые лайтеры. Прямо под окнами, у самой стены, расположилась изящная кушетка, обитая зеленым бархатом, с небрежно разбросанными круглыми подушечками.
— Хорошо, — сказал Мариус, оглядевшись, — подайте сюда… мм… через час обед.
— Что желаете к обеду? — в руках управляющего откуда ни возьмись появился блокнот и карандаш.
— Жаркое, печеный картофель по-деревенски, пирог с брынзой, компот. — и тут же, спохватившись, Мариус добавил, — на пять персон. Остальные подойдут чуть позже.
— Будет сделано, — управляющий снова поклонился, кивнул на дверь, — здесь ожидать будете?
— Здесь, — в голосе Мариуса появились довольные мурлыкающие нотки, — надеюсь, нас не будут беспокоить.
— Ключ в замке, — бодро отрапортовал мужчина, нагло глянул в сторону Альки, но тут же сделал вид, что ему ничего не интересно, и поспешил прочь.
Алька поняла, что катастрофически краснеет.
И не только оттого, что этот управляющий смотрел на нее так, как будто только и видел в ней любовницу богатого ниата.
Скорее оттого, что Мариус широким шагом преодолел расстояние до двери, плотно закрыл ее и, улыбаясь, повернул ключ в замке.
— Пирог с брынзой? — едва слышно переспросила она.
— Пирог, да, — согласился Мариус, сгребая ее в охапку, — с брынзой. Но сперва я жду от тебя конфету, моя птичка.
* * *
Алька невольно попятилась, уперлась руками в его грудь в попытке отстраниться. О, она очень хорошо знала этот его взгляд и прекрасно догадывалась, что последует за желанием полакомиться конфеткой.
— Мариус, — пробормотала смущенно, — но мы же… не будем?..
— Что тебя смущает, моя радость? — он почти мурлыкал, удерживал ее за талию трепетно, словно хрупкую вазу, но при этом крепко, и не вырвешься.
— Но тут же… — запнулась, словно зачарованная, разглядывая пуговицы на его рубашке, — мы же не дома.
Посмотрела в карие глаза, где на самом донышке — вишневый ликер, хмельной и сладкий — и поняла, что пропала.
Она всегда пропадала. Наверное, с самого начала, когда поняла, что пахнет от Мариуса домом, кофе, старыми книгами, когда впервые посмотрела в глаза. И никто так и не объяснил ей, что это за наваждение такое, терять волю от одного только взгляда мужчины.