Задыхаясь, она отвечала на этот совершенно собственнический поцелуй, и хотелось… уже большего. Куда большего.
Мариус наконец отпустил ее руки, и она сразу вцепилась ему в каменные плечи, царапая ногтями сквозь плотную ткань сюртука.
Его руки… творили чудеса. А то, что между ними и кожей все-таки оставалась сорочка, только усиливало ощущения.
И Алька поняла, что еще чуть-чуть, и она будет умолять его — чтоб взял прямо здесь, у стены. Воздух, казалось, раскалился, сердце билось как сумасшедшее.
— Мариус, — тихо прохныкала она прямо в губы, — пожалуйста…
— Да, маленькая, — бодро ответил он.
Быстро разорвал контакт, подхватил на руки и совершенно мягко, невесомо опустил на кушетку.
Шелест падающего на пол сюртука.
Шорох совершенно бесстыдно задираемых юбок.
Жесткий поцелуй, почти болезненный.
И совершенно одуряющее ощущение наполненности, от которого последние мысли теряются в сверкающем, искрящемся удовольствии.
Потом она долго не могла отдышаться, все еще обхватив Мариуса руками и ногами. Так… можно было бы лежать долго. Алька лениво подумала о том, что так у нее точно будет ребеночек, если только она уже не беременна. И тут же отмахнулась от этой мысли. Ребенок? Ну и пусть, ну и прекрасно. Она будет любить его, свое маленькое сердечко, в котором смешаются они с Мариусом. И ей совершенно наплевать на то, поженятся они или нет. Главное — что вместе.
И вместе с этим легкое удивление. Как так бывает, что встречаешь человека и в какой-то момент понимаешь, что он — твой, а ты — его? И ничего этого не изменит, даже если твой мужчина натворит каких-нибудь глупостей, или даже гадостей, или сделает что-то неправильно, хотя сам будет думать иначе.
Мариус вздохнул, лег рядом, подперев щеку кулаком. Свободной рукой притянул к себе Альку, мягко гладил ее по волосам, по лицу. Было видно, что мыслями он далеко. Алька сонно прижималась к нему, поймала его руку и приникла к ней губами.
— Маленькая, — едва слышный шепот, — ты ведь понимаешь, что то, что между нами, это нечто особенное?
Она молча кивнула.
Да, понимала.
— У меня была жена, ты знаешь, — тихо продолжил Мариус, — но между нами никогда… не было ничего подобного. Я никогда не чувствовал ее частью себя самого. А ты… Тебя я чувствую. Не знаю, как это объяснить. А ты, птичка? Что ты чувствуешь?
Алька пожала плечами. Примерно то же самое, и этого не объяснить словами.
Именно так: чтобы он ни сделал, она всегда будет принадлежать ему. Пусть даже это будет больно.
— Я тебя люблю, — сказала тихо.
— У нас все будет хорошо, — легкий поцелуй в лоб, потом в кончик носа, — ни о чем не беспокойся, я все решу. Просто верь мне.