- Я так и думал, действительно, классный.
Дин, как и сериал, Ярославу не понравился, а вот то, как тихо сидела Мурочка, обнимая его и отвлекаясь на поцелуи во время рекламы – понравилось очень. Последние десять минут серии они уже не досматривали, потому что Мурочка всё-таки бросила любование телевизионным героем и окончательно переключила своё внимание на мужчину рядом, отдаваясь поцелую с такой страстью и нежностью, как умела только она. Это был коктейль из желания обладать сразу и желанием растягивать удовольствие как можно дольше. Он уже было принял решение не тянуть больше с удовольствием, как почувствовал, что Мурочка отталкивает его.
- Сейчас, - она побежала на кухню и вернулась с тарелками, фужерами и салфетками, в следующий заход она принесла огромное продолговатое блюдо с суши и роллами и завершила сервировку бутылкой белого вина.
- Заказала? – он подцепил палочкой ролл и отправил в рот. - Где? Не помню, чтобы где-то так вкусно делали… ууууууу… Ты открыла новое место, Мурочка.
- Сама сделала, - она было хотела обидеться, но мужчина в наслаждении закатывал глаза, поедая плоды её труда, так что всё, что могла девушка – радоваться.
- Вау! – он даже на мгновение перестал жевать.
Потом он ел, а Мурочка пила под хитрым взглядом большого дяди, который не имел ничего против немного хмельной женщины на его большом диване, потому что уже знал, какой игривой становилась Агата, насколько открытой в выражениях своих шальных желаний, настолько шальных, что ему иногда приходилось останавливать её в шутливой форме.
- Мурочка, если я даже легонечко тебя придушу, от твоей шейки ничего не останется.
- Самую капелюшечку, - она показала пальцами размер капелюшечки.
- Вьёшь верёвки из большого дяди.
Он согласился и сделал вид, что сдавил тонкую шею Мурочки, на самом деле едва касаясь пальцами белой кожи и заметной синей венки, отчего Агата так громко вскрикнула, что, испугавшись, что дети всё-таки услышат, он закрыл ей рот рукой.
Как же он любил ласкать Мурочку, любил дарить ей нежность, на которую только был способен, он любил проводить ладонью по светлой и гладкой коже бедра, надавливая совсем немного, но ощутимо для девушки, потому что она пододвигалась ближе и отодвигала одну ножку в сторону, как бы приглашая, желая продолжить ласки. Он любил её нетерпение и то, как недовольно она хмурилась из-за его наигранной медлительности, когда он гладил её по белью, лишь иногда ныряя под, пока не снимал с неё трусики и продолжал свои ласки пальцами, пока, потеряв собственное терпение, не проходился языком по складочкам, кажется, хмеля от вкуса. Он не был большим любителем подобного, но с Мурочкой всё было по-другому.