— Вот там и отвечу, даже документ дам подержать.
— Ах ты!..
Боря отключился. Жизнь — боль. Придется до вечера страдать, гадая, быть или не быть. Фрэнки пока не поняла, как относиться к Егерю в случае родства. Это нарушило бы картину мира, появился бы сильный соблазн рассказать ему о контракте стервы и планах отца. Вдруг он помог бы найти лучший выход?
Та-ак! Стоп. Это что за мысли?! Егерь — и помочь? Да он посмеялся бы над Фрэнки, растоптал ее и пошел дальше. Говорят, дома у него на полу лежат шкуры лично им убитых животных, включая редкого медведя-губача. Как вообще можно убить кого-то с такой хорошенькой мордашкой, как у губача?!
Трень!
— Кто на этот раз?
— Фонд разочарованных писателей.
— А-а… Отлично, соединяй.
Фрэнки как раз была не против на ком-то сорваться, хотя меньше всего на роль жертвы подходил любимый преподаватель. Обычно, если хотелось выпустить пар, Уварова не использовала людей для выплеска эмоций, а садилась на байк и гнала по трассе, пока не посинеет… лицо, а не трасса.
Оказалось, препод звонил, чтобы извиниться и — снова напроситься на яхту, когда ту отремонтируют.
Почувствовав, как немеют губы от необходимости отказать, Фрэнки уткнулась лбом в стол и глубоко вдохнула. Это же ее ментор, хороший человек, хоть и со странными друзьями. И фонд у них странный, но человек-то талантливый.
Эх…
— Вы в своем уме, Виктор Иванович? Отец меня чуть не убил. Скажите спасибо, что страховка покроет большую часть расходов на ремонт. — Закрыв ладонью трубку, Фрэнки шепотом добавила: — Идите на хер.
— Что? Не расслышал.
— До свиданья.
Фрэнки бросила трубку и закрыла лицо ладонями. Ну и денек. А ведь это только первый. Привыкать к подобной грубости она не хотела, потому что боялась того побочного эффекта, который сделал маму стервой навсегда. Лучше жить впроголодь, чем быть как мама…
Фрэнки позвонила брату, пригласив его на ужин, а после обеда отправилась домой, чтобы переодеться. В контракте уточнялось, что в свободное от работы время девушка должна одеваться вызывающе.
Колючий ветер бил в лицо, и казалось, что она летит, расправив крылья, которые всю жизнь прижимала к бокам, боясь взмахнуть и задеть кого-то. Горечь от того, что не умела отделять «совершение добра» от «причинения пагубного добра», сначала давила в груди, но с каждым километром рассеивалась. Губы обветрились, зря не воспользовалась бальзамом… Но это такие малозначительные детали, не целоваться же Фрэнки собиралась вечером. Нет, далеко не целоваться. Она планировала унизить своего друга.
За поворотом показалась аллея, ведущая к высоким воротам.