— Н-не решила еще. В понедельник дам ответ.
— Ты участвуешь в гонках?! — холодный тон Максима заставил вздрогнуть. То, что он обратился к ней на «ты», и сам непозволительно личный тон обращения могли покоробить кого угодно, но Сатана только довольно сжал губы, не сдержав победного смешка в кулак.
— Это мотогонки, знакомая мне стихия, — оправдалась Фрэнки.
— Еще бы ей не согласиться! На нее ведь Сайгон будет смотреть! Вдруг передумает и бросит своих шалав, вернется к нашей Фрэнки, — дребезжала Столетова, и Франсуаза не выдержала. Она поднялась, опрокинув кресло, и процедила:
— У меня тоже голова разболелась! В суп действительно добавили какую-то гадость! Так что на вашем месте, Иосиф Иларионович, я бы не ела, а выпила активированного угля. Всем спокойной ночи.
Она развернулась, но сделала лишь несколько шагов, когда Сатана рявкнул:
— Стоять!
Она встала как вкопанная.
— Максим, любезный, можешь обсудить перемирие с Франсуазой, если тебе это еще представляется возможным.
Фрэнки, не поворачиваясь, услышала, как медленно поднялся Егерь. Он подошел и вежливо предложил руку, хотя от него исходила угрожающая ярость. Пришлось так же наигранно вежливо улыбнуться и выйти с ним из столовой. А у самой сердце похолодело от дурного предчувствия. Что-то будет…
Максим потащил Фрэнки за собой по коридору, уже не пытаясь притворяться спокойным, и не остановился, пока они не вышли во двор через главный вход, оказавшись на крытой террасе с белыми колоннами. Вдоль дорожек, разделенных клумбами, горели фонари: их специально включали для Столетовых, чтобы ноги не поломали в темноте, возвращаясь к себе.
У дома была запаркована машина Егеря, серебристый «мерседес». Максим подошел и, открыв дверь, взял с сиденья свое черное пальто, вытащил из кармана какую-то крошечную безделушку и спрятал во внутреннем кармане пиджака. На улице морозило с утра, но к вечеру потеплело, и, кажется, скоро пойдет дождь. Температура была минус два-три градуса, жди утром гололед. Стоило бы попросить у Егеря пальто, чтобы прикрыть плечи, но Фрэнки не посмела заговорить первой.
Высмотрев беседку в восточном стиле в саду неподалеку, Максим направился туда, снова крепко сжав руку Франсуазы. Она вдруг поняла, что боится Езерского — впервые за эту неделю. А Максим тем временем обогнул просторную беседку по булыжной дорожке, на которой обутая в туфли Фрэнки все время спотыкалась; достигнув цели, Егерь толкнул ее к гладкой деревянной стене, которую расписывал известный московский художник. Как же его звали? Впрочем, сейчас «марионеточка» едва помнила свое собственное имя.