— Завтра пришлешь мне свой контракт, — наконец прошептал он, тяжело дыша.
— Нет! — от ужаса, что Егерь мог бы прочесть весь тот бред, даже в жар бросило, несмотря на погоду.
Максим снова накрыл ее рот своим, лаская настойчиво, крепко сжимая ее подбородок пальцами.
— Я сказала нет! — прохрипела Фрэнки, вырвавшись.
— Смелая, да? — клокоча от гнева, с наигранной мягкостью спросил Максим. — Тогда давай так. До тридцать первого декабря будешь делать, что скажу. Либо я уничтожу все — «Константу», тебя и твою семью. Тебе дорога «Тара», да? Прекрасно, я ее куплю на аукционе, когда у вас ничего не останется.
Она в ужасе смотрела на Егеря и понимала, что он не в себе. Почему? Что именно так сильно его задело, что он бросает жуткие угрозы? Неужели он настолько дорожит «Долом», который рассыпается? Но ведь у них проблемы не столько из-за Сатаны, сколько из-за Екатерины и того, что их политика устарела. Это не отец уничтожает «Дол» — он сам умирает.
Так в чем причина такого поведения Максима? Неужели Фрэнки его действительно ранила, да еще и солью ревности посыпала? Эта призрачная мысль зажгла в заледеневшем от отчаяния сердце крохотную надежду; именно эта надежда и заставила Уварову не сбежать, а заговорить, хотя онемели губы.
— Ты оберегал свою мать и делал все, что она хотела. Так почему ты думаешь, что мой отец имеет на меня меньше влияния? Ты хоть представляешь, как страшно мне искать лазейки? Как тяжело врать ему?
— Что ж, определенно труднее, чем врать мне. Бабнику Егерю ты лапши на уши навешала только в путь. Молодец, правильно расставила приоритеты: семья превыше всего. Так и надо, Фрэнки. Учись и дальше пользоваться людьми, пригодится в бизнесе. От себя же прошу, чтобы ты уяснила: если узнаю, что с кем-то встречаешься, убью обоих. Просто повторяю для закрепления знания. Это не из-за контракта. Это — из-за меня. Мой пунктик.
— Максим… прошу, перестань себя так вести. Если я пойду с тобой прямо сейчас, бросив все, то это не докажет моих чувств к тебе. Это докажет только то, что я — тряпка. Дело не в том, что я поставила семью выше тебя. А в том, что я тебе не верю. И ты не веришь мне.
— Ну-у, у меня есть на то все основания.
— У меня тоже.
— И какие, например?
— Ты меня любишь?
Езерский осекся и хмыкнул. Он разом растерял весь пыл и неуверенно произнес, как обманщик, припертый к стенке:
— Что это за детский вопрос вообще…
Воцарилось тяжелое молчание.
— Я хотела купить акции твоей матери, чтобы мой отец не смог захватить «Дол». Да, сперва я думала обменять их на «Тару» и долю в «Константе», чтобы подстраховать свое будущее и будущее брата. Но все изменилось, я бы не стала предавать тебя, не стала бы участвовать в рейдерском захвате, — воспользовавшись паузой, пролепетала она… и прочла в глазах Максима сомнение. Да и как можно в такое поверить? Ведь если это правда, то не было причины ее скрывать.