Когда реальность стала возвращаться, обнаружила себя на горном склоне, руки наполовину утопали в снегу, а джинсы уже промокли. Аккуратно встала, и мороз тут же лизнул открытые участки, да наколил одежду. Кожаная куртка не была предназначена для такой погоды, а потому моментально стало очень холодно. Постаралась успокоиться глубоким вздохом, но вместо этого выпустила облачко драгоценного тепла.
Кругом один снег, бескрайнее, белое море, и меня уже мало волновало о том, как сюда попала, хотелось побыстрее покинуть это место. В голове бились две дилеммы, попытаться ли мне выйти к людям, или остаться на месте в надежде, что вскоре меня отсюда заберут. А если не заберут? Если не найдут? Пальцы уже покраснели, и попытка хотя бы разогреть друг об друга привела к новой боли. Неужели я продохну в этой пустыне? Сколько тут градусов? По ощущению все пятьдесят, в такой мороз даже собаки нос не кажут из утеплённых будок. Через десять минут бесплотных шагов по кругу в попытках согреться стала жутко завидовать этим собакам, у них толстая шерсть, спасающая в такие вот моменты.
Промокшая одежда и обувь превратились в орудие пыток, каждый шаг стал даваться с трудом, потихоньку начало клонить в сон, но понимала, стоит лечь отдохнуть, и погибну. Слабая же у меня выдержка, тело совсем не подготовлено к экстремальным температурам, хотя и не было смысла готовить его в большом городе, где отсутствовала возможность даже на море хотя бы раз побывать.
Прошёл уже почти час, сил не осталось, ничего не осталось, даже надежды, что меня найдут и спасут, она умерла быстрее, чем я. Лежать на снегу оказалось удобно, а рука в качестве подушки подходила просто идеально. Уже даже холод не так остро ощущался. Кажется, я все-таки ошиблась, и тело умерло первым, как иначе объяснить вид светловолосого мужчины в белой хламиде и с белоснежными крыльями? Но ведь я продала свою душу, и должна была попасть в ад, неужели для меня сделали исключение? Огненные руки коснулись моей, хотелось закричать от боли, но рот приоткрылся с трудом, и тот час он наполнился солоноватой жидкостью.
— Тише, не стоит себя калечить. — Заледеневшее тело аккуратно подняли, но это все равно не спасло от боли. Почему он такой горячий? Разве не знает, что мне плохо от его прикосновений? Взлёт тоже не принёс радости, поток воздуха ударил в лицо, но это было едва ли на секунду, после этого вокруг стало немного теплее, но касаться обмороженной щекой мягкой ткани — теперь я знаю новый вид издевательства.
Все, больше не могу. Глаза вновь слиплись, но до них дотронулось нечто тёплое.