— Можно не буду?
Вздыхает печально.
— Можно. Тебе все можно.
Потом вдруг меняет тон на деловой.
— Значит так, Мария. Пить бросай. Езжай в гостиницу и ложись спать. Одна. А то я от злости и спермотоксикоза сдохну. А завтра утречком кое-что мы с тобой предпримем.
— И что же это такое?
— Увищ!
Поступаю, как он и велел. Просто потому, что все его приказы полностью совпадают с тем, что мне хочется сделать самой. Помыться, забраться в постель и заснуть. Желательно без сновидений. Вот только мысли покою не дают. Думаю об отце и странном разговоре, который подслушала за кулисами. О Яблонском и его «Увищ!» Но больше всего о Егоре — о его внезапном появлении и столь же внезапном исчезновении.
Прошел уже месяц с тех пор, как мы расстались с ним. Да еще как расстались! С шумом, пылью и кровавыми разборками. У меня вон — Ёблонский с его спермотоксикозом. У него какие-то многочисленные девицы. Казалось бы — все. Но ничего, оказывается, для меня не изменилось. Вот он появляется откуда ни возьмись, и стоит ему до меня дотронуться, как я снова начинаю хотеть его с такой силой, что в голове мутится, во рту сухо и коленки дрожат. Что это за наваждение такое? Что за напасть? Будь он проклят с его прекрасным лицом и телом юного греческого бога. Что ему от меня надо? Зачем приезжал? Что хотел?
Да и какая теперь разница? После того, как он увидел мои танцульки, все для него, похоже, вновь переменилось абсолютно. Уж такой он у меня — весь такой внезапный, такой противоречивый весь…
* * *
Утром меня будят на редкость грубо. Просыпаюсь от того, что кто-то со всей дури молотит кулаком в дверь моего номера. Прерывается только на то, чтобы пнуть несчастное сооружение еще и ногой. Вскакиваю и бегу открывать. Яблонский. Входит, по-хозяйски оглядывает мою разгромленную кровать, меня завернутую в одеяло — спать в пижаме привычки не имею. Расплывается в улыбке.
— Послушная девочка. Одна спала. Но лучше бы спала со мной. Тогда и фингалов бы не было.
Черт! Мчусь к зеркалу в ванной. Точно: небольшой, но вполне себе синенький бланш под левым глазом присутствует. Ну Егор! Хожу из-за этого козла последнее время, как неверная жена запойного гегемона с завода «Ударник пятилетки»!
— Не волновайся, — Яблонский стоит у меня за спиной. — Все равно тебя штукатурить толстенным слоем придется.
— Это зачем же меня штукатурить? И вообще, шел бы ты, Ваня, отсюда. Не видишь — девушка не одета.
— А вот это я как раз очень даже хорошо вижу.
Проводит пальцами по моим голым плечам, по рукам, которыми я стискиваю на груди спадающее одеяло. Дыхание его делается тяжелым и прерывистым, руки проникают между складками, и вот он уже касается моей кожи. Отступать некуда. Позади раковина и чуть дальше, извините, унитаз. Не больно-то романтическое соседство… Даже отпихнуть его и то не могу. Руки заняты удержанием одеяла, а действовать ногами уже поздно — он прижался ко мне вплотную. Что делать-то? Орать? Набегут и увидят чудную картину… Не хочу.