— Конечно, госпожа Монк! Она прихожанка отца Александра, вот буквально вчера приехала на исповедь.
Эрик, Альберт и Брюн удивленно переглянулись.
— Я начну верить, что у Тобби действительно везде свои люди, — наконец, произнес Альберт. Фриц пожал плечами и сказал:
— Тобби — это такой мелкий и резкий? Белесый?
Вся компания дружно кивнула и уставилась на хозяина чайной, но Фриц только плечами пожал:
— Уже полгода его не видел. А Лютеция не то что бы с ним, она племянница баро. Знаете, кто такая баро?
Брюн не знала, но Эрик и Альберт кивнули, причем у Эрика был очень сконфуженный и пристыженный вид.
— Ловко же она играла роль благородной дамы, — сказал он, когда Фриц ушел на кухню. — Всю жизнь…
Альберт похлопал его по плечу.
— Вот и славно, дорогой мой, что ты не вляпался в нее ни по молодости, ни теперь.
— Кто такая баро? — спросила Брюн. К щекам прилил румянец, и Брюн не знала, как успокоиться.
— Глава клана ортодоксов, — объяснил Альберт. — А ортодоксы — это кочевой народ. Но не это сейчас главное. Если Лютеция спрячет Тобби у ортодоксов, то нам до него не добраться. Они не любят ни артефакторов, ни полицию, а на чужаков спускают собак…
Брюн вдруг подумала о Тобби с искренним уважением и восхищением. Все продумать, быть готовым к любому повороту событий, уметь подружиться и наладить связи во всех слоях общества — да, для такого нужен талант.
Но, конечно, от таких талантливых людей лучше держаться подальше.
— Что теперь? — спросил Эрик. Сейчас он выглядел как человек, который перестал удивляться всему, что происходит вокруг, и решил просто какое-то время плыть по течению жизни. Альберт покачал в ладонях чашку — черный чай, кстати говоря, был на удивление хорош — и ответил:
— Пока — ждать. Фриц уже велел своим ребятам быть настороже. Как только тут появятся Тобби или Лютеция, нам сразу же сообщат.
Ждать пришлось долго. Постепенно солнечный свет обрел палящую белизну, и на площади стали появляться прохожие, желающие выпить чашку прохладного чая. Фриц предусмотрительно никого не пускал в чайную, накрывая на столы на улице, так что маленькую компанию в чайной никто не видел. Брюн невольно радовалась тому, что люди с такими угрюмыми лицами и тяжелыми взглядами исподлобья не замечают их. Вряд ли в таких местах затевается что-то хорошее. Постепенно церковь стала заполняться прихожанами самого непритязательного вида с печатью глубокого вырождения на лицах. Должно быть, только такие люди и могут жить в этих угрюмых домишках, возносить молитвы чудовищным богам и заниматься делами, о которых и подумать страшно.