— Прости, я уже не могу сдерживаться, — произнёс Рощин. Но произнёс это так, словно ставил меня в известность, но уж никак не извинялся. Подозреваю, он вовсе не умеет это делать. Да и не нужна была мне подобная жертва. Не желая слушать и дальше подобные речи, я обхватила торс мужчины своими ногами, тем самым давая понять, что время разговоров уже прошло.
Тимофей всё понял без слов. Он вошёл в меня очень осторожно, словно давая привыкнуть и к самому ощущению, и к размерам его члена. Немного качнул бёдрами, пытаясь предупредить, что только одного проникновения ему мало и нужно непременно двигаться, чтобы испытать всё новые и новые волны наслаждения. А я не возражала. Сама подалась ему навстречу, в то же время немного приподнялась на локтях и слегка прикусила губу Рощина. Это был призыв к действию. Он рыкнул, набросившись на мои губы, словно пытаясь меня заклеймить, откинув излишние церемонии.
— Моя! — сквозь зубы прошипел Тимофей, интенсивно двигая бёдрами, — повтори! Моя!
— Зачем? — я не собиралась спорить с ним. И более того, подобного секса с умопомрачительным мужчиной у меня ещё не было никогда. Вот только упрямица, живущая во мне, возникает порой в самый неподходящий момент.
— Девочка моя, — шептал Рощин, прижавшись теснее и вместе с тем проигнорировав мой вопрос.
В тот же момент мы перекатились, поменявшись местами. Я оказалась сидящей на мужчине. Луна по-прежнему отказывалась пробивать себе дорожку сквозь туман, но нам этого и не требовалось. Сильные руки помогали мне приподниматься, а затем снова насаживали на налитой член, вызывая во мне непроизвольные стоны. Каждая клеточка моего тела отзывалась на движение внутри меня, прикосновения мужских рук, губ. Момент оргазма налетел как ураган, поглотивший остатки разума. Я закричала, не в силах сдерживаться и в тот же момент сильные руки снова опустили меня на мужское естество, а затем ещё и ещё. Что это было — не знаю. Момент, когда сам Тимофей присоединился ко мне, помню смутно, настолько растворилась в своих ощущениях и то и дело зашкаливающих эмоциях.
Мне было хорошо, даже слишком.
Не в силах больше сидеть, я упала на грудь мужчины, обняв его руками, и прикрыв глаза. Рощин обнял меня, словно пытался удержать и согреть одновременно. Улыбка возникла у меня сама собой. И это правильно, что он ничего не видел. Так лучше.
— Что мы наделали, — произнесла я тихо, впрочем, нисколько не переживая о случившемся.
— Ты жалеешь? — от моих слов Тимофей напрягся.
— Нет, ни капли, — я подняла голову, вглядываясь в смутные очертания лица мужчины. Вообще это очень удобно, говорить с кем-то, не видя его. Так можно признаться в чём-то личном или даже раскрыть чью-то тайну. — А ты? Ты сам жалеешь?