С предыдущими соседями старушка не общалась. Еще лет двадцать назад они крепко повздорили и отгородились глухим, почти пуленепробиваемым забором, чтобы даже пчела с чужого огорода не залетела.
— Ты чего так поздно? — не здороваясь, выдала баб Даша, уперев руки в боки, — Мне твои бандиты весь спинной мозг выгрызли.
В этот вся баб Даша — рычит, ворчит, но еще ни разу не отказалась присмотреть за детьми.
— Опять что-то натворили? — с чрезмерным энтузиазмом поинтересовалась я, заходя на маленькую веранду и тут же меняя парадные кроссовки на драные тапки.
Баб Даша с каменной миной подошла к двухкомфорочной газовой плите, открыла крышку большой кастрюли.
— Вот! Полюбуйся! Я щи зеленые сварила.
Подошла поближе и нос уловил душистый запах свежесваренных щей. Желудок жалобно сжался, слюноотделение усилилось, и я быстро сглотнула.
— М-м-м щи зеленые…, - алчно протянула я и зачерпнула половником супчик, намереваясь попробовать.
Поднесла половник к губам и внезапно заметила, что в супе плавает что-то странное…что-то чего в супе точно никак не должно быть.
— Близнецы решили, что в супе не хватает мяса, — буднично поведала баб Даша и отобрала у меня половник, — Так что? Попотчевать тебя супом из дождевых червей? Я старалась.
И сказала как отрезала. Ни один мускул не дрогнул на лице этой мужественной женщины.
— Э-э-э, я как-нибудь воздержусь, — виновато съежилась под осуждающим взглядом баб Даши.
Моя соседка ярая сторонница строгого воспитания. Она всегда ставит мне в вину, что я слишком балую детей. Она наказывает, а я каждый раз их выгораживаю, а после вот таких «сюрпризов» становится всегда и неудобно и стыдно одновременно.
— Баб Даш, — делаю стратегический отвлекающий маневр, — А пойдем чай пить с тортиком.
Женщина хмурит черные без единого седого волоска брови.
— Не переживай, я все сама уберу и щи новые сварю, — тут же заверяю я и тяну ее за рукав халата глубже в дом, — И где эти сорванцы?
Близнецы отбывали строгое наказание. Стояли в разных углах в большой комнате с выключенным телевизором. Киря мирно ковырял пальцем виниловые обои, да так, что подле его ног образовалась белоснежная крошка, а Илья уселся на корточки и усердно отдирал тонкую полоску шпатлевки от плинтуса — не иначе как подкоп для армии муравьев.
Увидев меня в дверях, да еще и с тортиком, мальчишки с дикими воплями кинулись ко мне и повисли как две обезьяны.
— Мама! Мама!
Им уже по семь лет и они достаточно взрослые, чтобы понимать — их настоящая мама умерла, но по-прежнему зовут меня мамой. А у меня каждые раз сердце сжимается. И радостно и больно одновременно. Так я их люблю.