Так и вышло, я много злился и много бегал, я читал горы бесполезных книг, но скрыться в них от узкой тропинки, что начиналась за дверью нашего подъезда и вела через серый, пьющий, умирающий город, не получалось. Прятаться было бессмысленно, спасти меня мог лишь побег. Так далеко, чтобы ни один из подъездных пацанчиков даже представить не смог, где меня искать. Все эти своры, похожие друг на друга, как две капли грязной воды. Их смазанные, припорошенные пылью, лица. Их заученные реплики, взятые из тупых сериалов про таких же пацанчиков, как они.
– Охуел, да? В край охуел? Слышь, Савельев, охуел что ли? – твердили они, а мне казалось, что все это сцена компьютерной игры.
Скроенные из простейшего кода фигурки работают по заевшему скрипту, повторяя и повторяя дебильные реплики, чтобы герой успел проникнуться повсеместной безнадегой локации. Я проникнулся. И я хотел сбежать.
Но между мной и бескрайней, прекрасной, сумасшедшей, загазованной Москвой стояла мама.
Стоило подумать о переезде, как она, словно прочитав мои мысли, разбивала тарелку, бросалась собирать осколки и ранилась так сильно, что накладывали швы. Или теряла кошелек со всей наличкой, зарплатной карточкой и проездным на месяц. Или заболевала жуткой ангиной. Или просто впадала в крайнюю стадию хандры и часами сидела на кухне, все ниже склоняясь над остывшей чашкой водянистого чая.
– Мам, ну чего ты? – только и оставалось спрашивать ее, а она дергала плечом, мол, сам знаешь чего, сам все знаешь.
А тут взяла и сама предложила. Просто взяла и сказала это – давай поступать в Москву.
– Я сам вот думал, – отвечать пришлось осторожно, чтобы не спугнуть чрезмерным воодушевлением. – Даже ВУЗы поглядел, есть варианты хорошие…
– Главное, чтобы государственные, Гош, чтобы с отсрочкой.
Тут мне стало ясно. Кристально ясно, настолько, что аж зубы свело. Больше придурков из подворотни, исламистских террористов и внезапной онкологии мама боялась армии. Если в новостях мелькал очередной призыв, она выключала телевизор и принималась судорожно наводить порядок, швыряя вещи мимо их законных мест.
Причина скрывалась на верхней полке шкафа, прямо за стеклянной дверцей, обрамленная дешевой рамкой из ДСП. Если постараться, то на выцветшей фотографии можно было разглядеть вытянутое лицо, крупный подбородок, а главное улыбку – совсем мальчишескую, залихватскую, так умеет улыбаться только тот, кто видит будущее свое счастливым и безмятежным. Парня на фото звали Гошей, и был он не прав. Знал бы, что погибнет в 1988 на чужой, горячей земле, точно не улыбался бы.