Все семеро смотрели на Габриэля с суеверным ужасом. «Жаль, что солнышко велит им сношаться, а не учиться», — подумал Габриэль и, опустив свою сумку на край стола, спросил:
— Разрешения есть?
Папаша ауф Гроттен проворно протянул ему стопку желтых бланков и быстро отдернул руку, когда Габриэль взял бумаги, словно боялся обжечься. Габриэль быстро пролистал больничную карту и разрешения: все в порядке, все подписано. На лицах ауф Гроттенов стояла печать привычного тяжелого труда, тоски и какого-то нечеловеческого бессилия.
— Мы думали, она поправится, — прошелестела матушка. Углы когда-то красивого рта оттягивало книзу. Габриэль бросил бумаги на стол и спросил:
— Это она там так кричит?
Крик, похожий на вопль мартовской кошки, шел из соседней палаты. Женщина вопила, утихала на несколько минут и снова вопила. Синдром Ахотто, тяжелейшее врожденное заболевание. Габриэлю не хотелось представлять, через какие муки прошла эта семья, прежде чем окончательно решила обратиться к нему.
— Да, она, — ответила старшая дочь ауф Гроттенов, рыжая, как морковка. — Мы близняшки с ней, только вот…
Мать толкнула ее, и девушка замолкла. По виду ей было не больше пятнадцати. Габриэль представил, как его галстук охватывает тонкую девичью шею, и устало прикрыл глаза.
— Итак, скажу официально, — начал он сухим чиновничьим тоном. — Закон о здравии народном гласит, что допустимо прерывать муки неисцелимо больных во имя милосердия Божия к ним и к вам, — за стеной снова заорали, и Габриэль сделал паузу. Малышня, жавшаяся к ногам матери и старшей сестры, дружно захныкала. — Все документы в порядке, и я, Габриэль ауф Вилберн, Привратник Смерти, пришел сюда, чтобы выполнить свою работу. Душа вашей несчастной дочери обретет покой, а вы — мир.
Папаша кивнул. Лица малышни были бледными и тоскливыми. А чего еще ждать, когда за стенкой постоянно кричит старшая сестра? Будешь тут бояться…
— У вас есть ко мне вопросы? — спросил Габриэль, и все семейство дружно замотало головами. Он взял сумку и поманил рыжую — та испуганно обернулась на мать, но мамаша только подтолкнула ее к Габриэлю:
— Иди, иди уже. Не заставляй его светлость ждать.
При усыплении безнадежных больных всегда требуется свидетель из числа родственников — желательно, тот, кто покрепче нервами и желудком.
Когда они вошли в соседнюю палату, девичье тело на койке содрогнулось, и из раззявленного гнилозубого рта вылетел очередной вопль. Габриэль посмотрел на тощие руки и ноги, изломанные болезнью под немыслимыми углами, на задравшуюся ветхую рубашку, на глаза без малейшего присутствия мысли. Несчастные, как же долго они терпели…