Эльза словно бы наконец-то очутилась на своем месте.
— Пойдем на сушу, — негромко произнес Габриэль и плавно подтолкнул Эльзу к ступенькам.
* * *
Музыкальный артефакт медленно крутился на подставке, наполняя спальню медовыми мазками света и едва слышной музыкой — Третья соната Аквини казалась чьим-то легким дыханием. Габриэль накручивал каштановый локон Эльзы на палец и лениво размышлял о том, чем именно она так его зацепила.
Когда они пришли из бассейна и замерли возле кровати, то Эльза, укутанная в пушистое белое полотенце, растрепанная, влажная и горячая, вдруг робко дотронулась до плеча Габриэля. Сделала крошечный, почти незаметный шажок ему навстречу, и это было похоже на солнечный удар. Это обжигало и заставляло дрожать.
Несмотря на потерю девственности, Эльза сохраняла в себе ровный свет невинности — и этот свет обернулся пламенем, драконьим огнем, который опалил их обоих.
Она боялась себя больше, чем его. Она была кроликом в лапах тигра, жертвой, которая смирилась со своей участью и отдалась ей. И в то же время Габриэль понимал, что жертва здесь — он. Он сдавался перед этой робкой нежностью, он терял самого себя.
Похоже, они оба были отравлены друг другом. И противоядие можно было найти лишь сплетаясь в объятиях.
Полотенце упало возле кровати — Габриэль отшвырнул его нервным пинком. У Эльзы была маленькая грудь с остро торчащими розовыми сосками — целуя их, Габриэль ловил губами биение чужого сердца, быстрое и порывистое. От теплой кожи поднимался запах лимонов и чего-то еще, потаенного, сокрытого в такой глубине души, что при всем желании не дотянуться. Габриэль исступленно целовал девушку, то и дело срываясь и тотчас же осаживая себя, закатывая внутреннюю оплеуху: мягче, нежнее, не оставлять укусов, не сжимать в объятиях до хруста костей… Это было мучительно, это помрачало разум — но Эльза, пусть по-прежнему робко и испуганно, но все же отзывалась на его поцелуи и прикосновения. И от этого становилось легче.
Она послушно раздвинула ноги и подалась навстречу, принимая Габриэля в себя — в этот миг в ее глазах не было темной нерассуждающей покорности жертвы. Было лишь желание, которое она хотела утолить в объятиях своего мучителя. И Габриэль с той же обжигающей страстью вбивался в хрупкое девичье тело, пахнущее лимонами и грозой, и, сжимая в ладонях ее закинутые за голову запястья, понимал: этого мало. Ему этого мало.
Эльза была жизнью и хотела жить. А он принадлежал смерти, и в этом-то и была вся беда.
И он все-таки не удержался. Когда узкое горячее лоно сжалось, а пальцы Эльзы судорожно впились в его плечи, Габриэль все-таки надавил на одну точку на влажной девичьей шее. Широко распахнутые глаза Эльзы помутнели, она обмякла на скомканной простыне, и тонкая ладонь безвольно соскользнула с плеча Габриэля. В этот миг девушка была настолько трогательной, настолько прекрасной и желанной, что он и сам не понял, как кончил. Просто зашумело в ушах, словно где-то рядом проснулось море.