Коснувшись предыдущей главою анализа революции не по «Капиталу», я остановился на 1917-м годе. С той же даты продолжу. Итак всесторонний общественный коллапс. Осенью дерзкие большевики удачно выразившие народные чаяния, перевернули мнущееся, нерасторопное Временное правительство да одним махом, несколькими декретами ввели долгожданные буржуазные свободы, положили почин социалистическим преобразованьям, а власть Советов непринуждённо восторжествовала по всей стране кроме локальных очагов сопротивления. Но тут внезапно посыпался град проблем, подвергших проверке как оказалось очень хилую коалицию рабочих, лихо сбросивших капиталистов, с не столь монолитной зато многочисленной деревней, осуществившей чёрный передел, альянс расколовшийся об жестокую продразвёрстку. Её Совнарком РСФСР объявил от надобности соблюсти брестские договорённости а ещё чтоб спасти города в условьях краха рынка. Она из-за вредности всему селу помимо бедняцкой части, отшатнула то под эсеровское крыло, с помощью интервентов Антанты обострившее гражданский конфликт, проторив дорогу к лидерству для обиженного офицерья и бывших собственников, ударившихся в разлагающий произвол (подбивая потом итоги Шульгин констатировал: «Серые победили белых»). Отвечая, красные развернули суровый военный коммунизм да террор ВЧК, но вместе с тем учли ошибки смягчив утеснения середняка. Скоро чаши весов склонились в их пользу: крестьянство вернулось назад, окрепшая РККА вышвырнула контру за тридевятые кордоны. Тогда жаждущий избавиться от помех обогащенью мужик опять огорчился, подавшись примыкать к зелёным мятежам, от махновского Гуляйполя до Тамбовщины при Антонове, ясно намекнув о необходимости внедрения НЭПа. Этот status quo соглашался терпеть кулачество, разрешал много хозяйственных вольностей взамен ограничивая, испуганный бунтом матросов Кронштадта, политические. Отныне командные высоты должны прочно удерживаться лишь КП(б), а ранее легально действующие (не говоря уж про запрещённые до сей поры) группы эсдечьих или анкомовских настроений распущены.
Потихоньку через парочку трудных неурожайных годов разрухи, уровень жизни населения, вступившего в сатирично изображённое Ильфом и Петровым время, наладился продолжая расти. Граждане молодой республики пожинали плоды передовых норм социального страхования, процветал спекулятивный авантюризм, партия избавлялась от фракций. Монополия внешней торговли прекратила несанкционированное вымыванье ресурсов – теперь ими цепко распоряжалась держава. Они использовались в русле насущного развития промышленности, преимущественно тяжёлой, путём обыденной продажи за рубеж зерна да приобретенья там необходимого оборудования, а внутри Союза – перекосом ценовых ножниц на стимулированье городов. Тем создалась мощная преграда эволюции аграриев к совокупности полноценных фермерских предприятий, потенциально уменьшая объём вывоза их товаров, равно возможности закупок. Обратный же поворот стопорил темпы здесь и сейчас. Руководство старалось балансировать в таком замкнутом круге но, впрочем, «сколько верёвочке не виться, конец будет». Великий перелом настал. Срыв хлебозаготовок из-за понижений тарифа, при одновременном возникновении обусловленного западным кризисом шанса исключительно дешёвого импорта, сулил провал плана, чего допустить никак нельзя. Действовать требовалось, срочно принимая чрезвычайные меры против куркулей. Конфискации «по старинке» чреваты рецидивом боестолкновений, поэтому спонтанно изобретён дивный синтез мечтаний народников с помещичьей усадьбою – сплошная коллективизация, позволившая устойчиво выкачивать продукты административными методами. Вмиг на фоне плохой погоды развернулась форсированная экспортная кампания, отдавшаяся пауперизацией да голодом но разом решительным выполненьем целей индустриализации, молниеносным прыжком над пропастью к уступу хозяйственной независимости, автаркии. Следом, на её крепкой основе «жить стало лучше, жить стало веселее»: произошёл огромный скачок науки, технологий, медицины, школы, зато взлетела степень подозрительности, вылившаяся специфическим смыканием рядов, шквалом знаменитых чисток номенклатуры, тронувших и реальных шпионов с вредителями и попросту неудобных да невиновных личностей. Сложилась та самая своеобразная этакратия, что отражается несметным множеством публикаций, от классики жанра вплоть до например, недавнего романа Прилепина про Соловки, лубочной картиною пресловутого «совка».