Когда послышались шаги, вздрогнула и с замирающим сердцем стала ожидать. Послышался щелчок, и дверь открылась. В комнатку вошел Тикенов, поправляющий уже новую рубашку, заправляющий манжеты, придирчиво разглядывающий себя. Он с пренебрежением посмотрел на сестру, с интересом на меня, и потом спросил:
— Ну что пообщалась?
— Сволочь, — выплюнула, делая шаг к нему, ругая себя за несдержанность. И почему я такая? Вечно эмоции бегут вперед разума.
Мужчина рассмеялся. Его голос звучал тихо, но с каждой секундой он нарастал, и стало столь громко, что мурашки пошли по коже. Он усмехнулся, когда закончил веселиться, и лениво протянул:
— Милая Ирина, ну что же ты так?! Думаешь, я такой ее сделал? Нет. Это не я. Она сама. Твоя сестра не отличается хорошим поведением и совестью. Так сказать, нечто урода в семье, на мой взгляд. И думаешь, что я не сдержал обещание? Напрасно. Сдержал. Ее не трогали. Никто. Но она жила с девочками и была недовольна тем, что благодаря твоей заботе ее лишают заработка. Она сама захотела, настояла и легла под моего гостя. Не держать же мне ее, когда девочка знает, что хочет от жизни?! А то, что здесь… — Тикенов сделал паузу, с презрением осматривая кровать, грязную простынь, на которой лежала сестра, и поведал: — Ко всему прочему она еще и воровка. За что получила от девочек… Я, так сказать, спас ее от расправы. Думал, убьют. Никогда не вмешиваюсь, но обещал тебе.
Не могла поверить. Не хотела верить. Я повернулась к сестре, но она лежала и никак не реагировала. Только напряженная спина говорила о том, что она слушает и соглашается.
В одну секунду наступило разочарование. Оно накрыло с головы до ног до такой степени, что не могла думать и говорить. Будто лишилась легких, не имея возможности дышать. Такое предательство! А я для нее готова была на все. А оказывается, она тут борется за возможность зарабатывать и еще и ворует…
Вновь посмотрела на нее, потом на Рустама, отмечая хищную ухмылку, и сделала шаг назад, не в силах ничего сказать.
Рустам задумчиво смотрел, чего-то ждал, а я не могла успокоиться, все во мне бушевало. Я бы по-другому себя вела, если бы услышала протест, крик, хоть намек, что сестра не согласна, что его слова — клевета, но нет… Когда она повернулась к нам, в ее глазах я увидела ярость и гнев. Сестра задрала подбородок, скривилась, чему я была поражена, не ожидая такой реакции, а потом ядовито процедила:
— Где мои деньги?! Отдай их! Я заработала.
Открыла рот от шока, пытаясь усмирить поднимающуюся ярость. Деньги. Ее интересуют сейчас деньги?! Именно сейчас?