Он хорошо знал свои земли и рассказывал о них с такой любовью! Так, я узнала, что из липы вырезают лучшие ложки, звонкие, как дробь дятла, а проезжая через зеленеющие поля услышала, что озимые взошли хорошо, и если зима будет снежная, без хлеба княжество не останется.
В лесу Зареслав указывал на незаметные мне дупла, говорил, что там живут дикие медоносные пчелы и радовался, что их больше, чем в прошлом году. Обращал мое внимание на следы, а однажды громким свистом вспугнул косулю. Та вскинула голову и умчалась прочь резвыми прыжками.
Но чем ближе отряд приближался к логову Лиха, тем мрачнее становилось вокруг. Пахло сыростью, все чаще сквозь лесную подстилку пробивались метелки хвоща, а звериных следов становилось меньше.
В воздухе повисло ожидание чего-то нехорошего. И в один из дней, когда люди и животные предвкушали вечерний отдых, едущий чуть впереди дозорный вскинул руку — поперек звериной тропы лежало тело.
Кавалькада остановилась. Нашедший тело ратник соскочил с коня и перевернул мертвеца, после чего отскочил, как ужаленный. Я вытянула шею и зажала рот ладонью, борясь с тошнотой: губы покойника покрывала засохшая кровяная корка.
— Это Осока, — один из ратников выехал вперед, — у него тут хутор недалеко. Сам, да трое сыновей, да снохи… Одна была на сносях.
— Едем на хутор, — после недолгого раздумья велел князь. — Антонина, ты остаешься, мало ли.
— Княже, тебе бы тоже поберечься, вдруг зараза какая, — попросил дозорный и предложил: — Дозволь я съезжу, коли что прицепилось, так уж одному мне…
Брови Зареслава сошлись на переносице:
— Хорош я князь буду, коли стану от заразы бегать. Пятеро остаются возле возка. Остальные — на хутор!
Перекинув Осоку через спину заводного коня, князь и трое воинов скрылись за деревьями.
Мои спутники спешились и пустили лошадей пастись, а сами расположись вокруг возка. Разговоры не клеились — все ожидали возвращения князя.
Это давалось нелегко — в воздухе висело напряжение, люди раздражались по малейшему поводу, готовые кидаться друг на друга. Сдерживала их железная дисциплина, а меня — страх оказаться крайней.
Поэтому, когда послышались удары копыт по мягкой земле, встрепенулись все.
Ратники окружили возок, готовые защищать меня любой ценой. Испытанное в этот момент чувство оказалось незнакомым и странным — ради меня никогда не рисковали жизнью. Не уверена, что мне понравилось, но чувство облегчения испытала: я не одна!
Князь мчался, припав к гриве своего пегого коня. Подлетев, натянул повод:
— Разя, мухой в ближайшее село! Пусть весточку Яге шлют, чтобы иномирных врачей звала — на хуторе мор. Взрослых мы похоронили, младенец жив. С ним Куделя остался.