— Я не знаю, что сказать, — пробубнил я.
— Просто расскажи об этой Татьяне, — посоветовал Константин, — и о том, как нашел те ящики.
Мои щеки вспыхнули.
— Я не смогу всем об этом рассказать. О том, что Татьяна погибла из-за меня.
К счастью, шеф не стал наставать.
— Ну, не сможешь так и не надо. Скажешь, что скажешь. Май хочет лично пообщаться с тобой. Думаю, она на тебя выйдет, когда закончится это безумие с импичментом. Она сейчас в Сенате.
Думать еще и о Май не получалось. Я до конца смены спрятался в одном из ангаров, сидел там и все думал, что я скажу. Что я вообще понимаю в происходящем, чтобы еще и говорить об этом другим людям?
Звонок, возвещающий о конце смены, действительно прозвенел на час раньше. Учитывая, что мы сегодня и начали-то с обеда, проработали, считай, всего ничего. Ни к селу ни к городу появилась мысль о том, что завтра заколеблемся разгребать караван из прибывших грузов, который уже наверняка заблокировал все терминалы.
Все собрались в нашем огромном актовом зале с громадными экранами. Здесь мы совсем недавно праздновали наши успехи в работе.
Меня сразу проводили в первый ряд, откуда я слушал Константина, дожидаясь своей очереди. Мне было так сложно сконцентрироваться, что я вычленял только отдельные фразы из его речи. О страшном преступлении, унесшем жизни наших сограждан, о нашей скорби и соболезновании семьям погибших. Он был краток и позвал меня на сцену уже минут через десять.
Мне не хотелось идти, не хотелось ничего говорить, не хотелось смотреть в зал. Лица были разными. Неужели это правда? Пятнадцать процентов этих людей поддерживают Пика? Я попытался мысленно отделить от зала эту часть. Получалась внушительная толпа народу. А ведь это только склад, да и то только основная смена, без учета тех, кто придет в ночь.
Я так и не придумал, что сказать. Фразы получались корявыми и рваными.
— Вчера в галерее погибла моя одноклассница Татьяна. Она жила на Парковой улице и любила рисовать. Это ее картина висит теперь у нас на проходной.
Вот и все. Кто-то кивал моим словам, кто-то откровенно скучал, желая, чтобы моя речь поскорее закончилась и можно было идти домой. В принципе, больше мне нечего было им сказать. Разве что…
— Я видел эти чертовы ящики с листовками и взрывчаткой у нас на складе. Я не знал, что в них, но я их видел. Как и многие из вас. Я мог спасти Татьяне жизнь, но я ничего не сделал. Я позволил Пику убить ее, хотя мог это предотвратить. Как и любой из нас.
Вот теперь точно все. Я сошел со сцены и в полной тишине прошел по проходу к двери. Зал у нас немаленький, так что шел я долго. И все это время вокруг висела абсолютная тишина. Я физически чувствовал на себе взгляды всех присутствующих. Я боялся, что если обернусь, то увижу, как меня продолжают транслировать на большом экране.