— Твой отец просыпается, — шепнул Кен мне на ухо. Его тепло за моей спиной было единственным, что держало меня на месте. Все инстинкты выживания кричали бежать отсюда.
Слишком много народу. Слишком тесно.
За прошлую неделю я узнала достаточно от папы и Кена, что нужно опасаться случайных прикосновений. Это было как кашель, чтобы прочистить горло, как вспышка, с которой фрагмент сна пропадал. Но у тех, кто был в комнате, были не мелкие фрагменты сна. Сны Иных были совсем другим безумием.
— Все хорошо, — прошептал Кен на английском. — Встань с ним. Помоги проснуться.
Кваскви улыбнулся в своем стиле, и мы неловко прошли мимо других на пороге.
Глаза папы были открыты.
— Это Чайный домик? — тихо спросил он.
Я сжала его руку в рукаве обеими ладонями, опустилась рядом с его креслом, кивая, пытаясь передать и получить силы.
Ладонь папы дрожала в воздухе, пока он тянулся к моей голове. Ладонь тяжело опустилась туда. Я сжалась, но сон не вспыхнул между нами. Папа был в ясном сознании. Он понял, где мы. Он сдерживал свои фрагменты.
— Почему ты говорил мне держаться подальше от Черной Жемчужины? Ты боишься Совета? — прошептала я, чтобы никто в соседней комнате не слышал наш разговор.
— Желание живет во всех нас, — тихо сказал папа на японском. — Желание быть со своим видом. Япония после Второй Мировой войны оказалась с новой конституцией и без армии, но это страна на острове с островным менталитетом. Совет не случайно собирается в храме Ясукуни.
— Папа, — сказала я. Он увиливал от моих вопросов.
Он прижал ладонь к моей щеке. Его кожа была как сухой пергамент.
— Я не хотел, чтобы ты… была тут. Они приведут тебя к Черной Жемчужине. Совет попросит тебя есть сны.
— Они встретятся с вами сейчас, — Кен потянул меня за локоть. Мы с папой переглянулись, глаза были полны эмоций, и я едва могла дышать. Он встал и зашагал решительно, отличаясь от ослабевшего мужчины, с которым я летела через океан.
Кен провел нас в главную комнату. Там Рокабилли и Снежная леди сели в позе сэйза по бокам от монаха, расположившись симметрично перед нишей токонома. За ними был рисунок лис, исполненный чернилами, одинокая лилия калла в керамической вазе и стеклянная чаша воды.
От идеального вида сводило зубы. Я помогла папе опуститься рядом с Кваскви, скрестив ноги.
Кен опустился на колени и поклонился, его лоб коснулся идеального треугольника его ладоней на татами.
— Позвольте представить уважаемого члена Совета Хераи Акихито, Кои Пирс и представителя западного альянса Иных, Тийе Кваскви.
Монах нахмурился.
— Тийе Кваскви нам известен, конечно, но ты обязан называть в представлении полные имена, Вестник, — лицо Кена переменилось. Глаза почернели, щеки и челюсть стали острее, длиннее — я считала, что таким было истинное лицо Кена, его лицу кицунэ.