Открывается дальняя дверь, в нашем царстве появляется ещё одна голубая фигура. Проходит в соседнюю палату, которую мне едва видно, затем приближается к нам. Неужто ещё одна сестра… или смена посреди ночи?
Новенькая подходит к моему соседу, подносит поилку к его губам. Потом поворачивается ко мне.
На меня уставились две чёрные дыры, зияющие на месте глаз. Жёлтая, как натёртая маслом кость черепа, челюсти прикрыты повязкой. Сквозь синеву комбинезончика смутно просвечивает не девичья фигурка в домашней одежде, а обнажённые кости. В фалангах истлевших пальцев зажат здоровенный, двухсотграммовый шприц.
Сил сопротивляться нет, но я сиплю остатками воздуха в смятых лёгких:
— Нет! Не надо!
— Ты чего, дурашка? — спрашивает смерть. — Это обезболивающее. Пусть девочки отдохнут, я за них подежурю.
Подсоединяет шприц к катетеру, который у медсестёр носит нежное название «бабочка», делает инъекцию, потом садится рядом.
— А ты зоркий. Меня немногие видят. Ты думал, я пришла косой махать? Глупости это. Люди сами живут, сами и умирают. Мы с врачами им только помогаем. Доктора в одну сторону зовут, я в другую. А куда направиться, человек без нас решает. Если ты жить хочешь, так и живи, я разве против? А вот этот, — кивок на моего соседа — уже мой.
Смерть встала, переключила что-то в дозаторе возле третьей каталки, вернулась ко мне.
— Не подумай дурного, там просто капельница кончилась. А вот сейчас начнётся…
Один из приборов негромко гудит. Наташа призрачной тенью проскальзывает в нашу палату, склоняется над недвижным соседом. Выхватывает из кармана телефон. Вроде бы и не говорит ничего, просто нажимает пару кнопок, но тут же в дверях появляется Галя, следом дежурный хирург, затем ещё кто-то. Каталку вместе со стойкой дозатора вкатывают в операционную. Вспыхивает яркий, совершенно не ночной свет.
Всё внимание врачей — больному. Смерть они просто не замечают. Та усаживается на больничный стул из гнутых стальных трубок, закидывает правую берцовую кость на колено.
— Видишь, как стараются? А я не мешаю. Работа у нас одна: хворый народ из болезней вытаскиваем, просто в разные стороны. Так чего нервы друг другу мотать? У меня-то нервов нет, истлели давно, а медички тутошние молоденькие, их поберечь надо. Пусть лечат, всё равно у них ничего не получится, и не потому, что я рядом, просто больной своё отжил и больше не может или не хочет. У меня в этих делах опыт огромадный, изнывшего народа через мои руки прошло мил-ли-ар-ды… — последнее слово смерть произнесла нараспев и звонко щёлкнула фалангой указательного пальца по коленной чашечке. У врачей опыта кот наплакал, а я-то знаю, я-то вижу… — смерть прервала цитату и резко поднялась.