Машинально, просто потому, что он за этим и пришел, Малуэн вынул из кармана колбасу и положил на плоскодонку, то и дело оглядываясь по сторонам — не высунется ли где рука или нога.
— Господин Браун… — заговорил он так, как если б встретил знакомого.
Рядом с колбасой легли обе коробки с сардинами.
— Послушайте, господин Браун, я знаю, что вы здесь. Сарай принадлежит мне. Если бы я хотел вас выдать, то сделал бы это еще вчера…
Он прислушивался, чуть подавшись вперед, как человек, бросивший камень в таинственную глубь колодца. Ни звука, кроме эха его собственного голоса.
— Ладно, как хотите. Только заметьте, я пришел по-хорошему. Вчера не мог — у обрыва, как раз над вами, стоял жандарм.
Голубой бидончик Малуэн по-прежнему держал в руке, почему-то не решаясь пошевелиться. Он говорил, как актер, заучивший текст, хотя на самом деле импровизировал:
— Сейчас самое важное — поесть. Я принес колбасу, сардины, паштет. Вы меня слышите?
Уши у него покраснели, как в детстве, когда нужно было декламировать стихи, но голос посуровел.
— Зря вы хитрите. Я же знаю, что вы меня слышите.
Если бы вы ушли, замок был бы сломан, а дверь приоткрыта.
Да где же он? За бочонком со смолой? За грудой корзин? А может, под лодкой? Там места хватает.
— Оставляю вам еду и бидончик с водкой. Думаю, мне лучше снова запереть дверь, а то жандармы увидят при повторном обходе, что она открыта, и могут заглянуть сюда.
Раньше ему никогда не доводилось говорить в пустоту. Это сбивало с толку и вызывало раздражение.
— Послушайте, мы не можем терять время. Я должен знать — вы живы или мертвы.
Он даже не улыбнулся при мысли, что, может быть, обращается к мертвецу.
— Скажите хоть слово или подайте какой-нибудь знак. Я не буду пытаться вас увидеть и тут же уйду, а завтра опять принесу еды.
Малуэн выждал еще, но взгляд у него стал жестким.
У рта появилась угрожающая складка, и он набычился — верный признак того, что вот-вот вспылит.
— Не пытайтесь делать вид, будто не понимаете по-французски. Я сам слышал, как вы разговаривали с Камелией.
Он подождал еще. Чтобы не выйти из себя, мысленно сосчитал до десяти.
— Считаю до трех, — объявил он громко. — Раз… Два…
Теперь это был уже не только гнев. Появился страх.
Малуэн не смел больше шевельнуться. Говорил себе, что стоит обыскать сарай, как он наткнется на бездыханное тело, скорченное где-нибудь в углу, как крыса, объевшаяся отравленным зерном. На секунду он подумал о запахе…
Нет, за сутки труп не разлагается!
— Ладно, ухожу.
Он и впрямь отступил на шаг с намерением уйти. Сзади, за открытой дверью, сверкало залитое солнцем море.