— Простите!.. Да скажите же что-нибудь!.. Простите!..
Я ненарочно… Вы сами знаете, я этого не хотел…
Он не решался притронуться к мертвому, глядел на приплюснутый к земле нос.
— Господин Браун!.. Господин Браун!.. Ну скажите же что-нибудь! Я схожу за врачом… Он вас вылечит…
Я верну вам чемодан… Помогу бежать…
Он повернулся к открытой двери и увидел голубой и коричневый баркасы, словно подвешенные над гладким, как небо, морем.
— Господин Браун!.. Ради всего святого… Признайтесь хотя бы, что вы начали первым… Я же принес вам есть и пить…
Он встал на колени, взял с плоскодонки бидон и, превозмогая ужас, перевернул на спину распростертое тело.
Глаза были открыты. На виске виднелась рана, точнее, дыра, настоящая дыра, как в любом другом предмете.
— Господин Браун!
Он открыл бидон, приложил горлышко ко рту англичанина и наклонил. Водка, булькая, полилась по сжатым губам, по подбородку, обтекая кадык.
— Мертв… — выдохнул Малуэн, словно человек, очнувшийся от сна.
Он поднялся, отряхнул запыленные колени, пригладил и откинул назад волосы. Дыхание наладилось не сразу. Грудь бурно поднималась и опускалась. Немного саднило горло — вероятно, от крика.
Он не помнил, плакал ли, и удивился, почувствовал, что веки покалывает. Потом нагнулся, поднял бидончик и засунул его в карман, даже не подумав допить водку.
Им овладело жуткое спокойствие, какого он еще никогда не испытывал, спокойствие, похожее на пустоту.
Он двигался, как любой другой человек, но отчетливо сознавал, что он уже не такой, как другие. Он переступил неведомую границу, но сам не знал, в какой момент это произошло.
Постепенно мысли его обретали прежнюю ясность, он чувствовал, что лицо утратило напряженность, мышцы расслаблялись, кожа стала эластичной.
Малуэн принялся наводить в сарае порядок. Рассказать об этом — не поверят. И все-таки так было! Он привел в порядок сперва одежду, потом все вокруг. В пылу схватки он не заметил, как разбросались вещи, рассыпалась груда корзин.
Оставались глаза Брауна — их надо было закрыть.
Малуэн проделал это, даже не вздрогнув от прикосновения к векам. Промолвил только:
— Вот и все.
Положив колбасу и коробки сардин в карман, он осмотрелся, удостоверился, что делать больше нечего, и уже собрался было выйти, как вдруг услышал женский голос:
— Привет, Луи!
Он шагнул к порогу и остановился в дверном проеме.
— Привет, Матильда!
— Выйдешь в море?
— Может, выйду, а может нет.
Голос Малуэна звучал как обычно. Из-за солнца он слегка зажмурился. Матильда, старуха, собиравшая крабов для продажи, проходила метрах в двадцати от него.