Он воображал ее обнаженной в постели на улице Муфтар, как она просит, чтобы ей играли на гитаре, и слушает, уставившись в потолок.
Для него не являлось тайной, что она уже сменила несколько любовников, и он подозревал, что она фригидна.
Чего ей хотелось, так это говорить, говорить с кем-нибудь, кого она не знала и кто слушал ее с интересом.
Она была не уверена в себе. Или, вернее, когда как: в иные моменты ее излишняя самоуверенность кружила ей голову. Ей было необходимо найти способ проявить свои чувства, самоутвердиться, показать, что она необыкновенная девушка.
После чего наступал приступ самоуничижения, как тот, когда она написала письмо, которое отправила ему. У себя в номере он перечел его. Теперь, из-за рассказа музыканта, оно взволновало его больше, чем в первый раз.
Его окружало пять миллионов человеческих существ, а он искал среди них одно – девушку, которая не хотела, чтобы ее нашли, которая, возможно, была уже мертва.
Почему она не хотела, чтобы ее тело нашли? Не было ли это своего рода вызовом? И как она рассчитывала взяться за такое дело?
В конце концов он заснул. Когда он проснулся, утро было в самом разгаре, над городом стоял легкий желтоватый туман. Он брился, когда вдруг зазвонил телефон.
Боб бросился к нему, надеясь на Бог весть что, но голос на другом конце провода принадлежал его отцу.
– Полагаю, у тебя нет ничего нового?
– Нет. Но я знаю, где она провела три вечера в свой последний приезд в Париж.
– Где же?
– В одном ночном кабачке на бульваре Сен-Жермен.
– Одна?
– Она отправилась туда одна и познакомилась с одним из музыкантов.
– Догадываюсь, что произошло.
– Да.
– Ему ничего не известно?
– Нет. Он мне много рассказал о ней. И хозяин кабачка тоже.
– Что ты собираешься делать?
– Буду и дальше расспрашивать людей. Есть два-три человека в Париже, с которыми она была знакома. Может, она связалась с ними?
– Хорошо бы. Держи меня в курсе. Сегодня утром я не способен работать. Изнываю один на своей мансарде.
– До скорого.
– До скорого. Желательно с добрыми вестями.
Боб был удивлен. Неожиданно для себя он открывал отца, отличного от того образа, который давно считал для себя отцовским. Ему вспомнилось, что неоднократно повторяла ему сестра.
«Папа – старый эгоист, только и думает что о своей работе и красном вине. Что до мамы, то ее взгляд устремлен внутрь себя самой».
Однако отец только что позвонил, а ведь для этого ему пришлось спуститься в гостиную, так как именно там находился единственный в доме телефонный аппарат. Раз десять заводил он речь о том, чтобы установить телефон у себя в кабинете, но так и не сделал этого.