– Можно попросить ваше удостоверение личности?
Ей улыбались.
Женщина сняла с доски ключ, подняла с пола ребенка и взяла его на руки.
– Прошу меня простить, но в это время за ним некому приглядеть.
Они остановились на третьем этаже. Лифта не было. На полу лежал новый ковер. Очень светлая комната, тоже выкрашена заново.
– Мы не предоставляем обедов и ужинов, но завтраки подаем.
– Благодарю вас. Этот номер прекрасно подойдет.
Она открыла чемодан и разложила его содержимое в стенном шкафу и по выдвижным ящикам. Флаконам из несессера нашлось место на столике в ванной комнате.
Она в замешательстве осмотрелась. Еще немного – и Одиль бы спросила себя, что она здесь делает.
Тут было хорошо. Чисто. Нарядно.
Она проголодалась и спустилась вниз, чуть дальше на той же улице она нашла небольшой ресторанчик со скатертями в клетку.
Ее последняя трапеза? Возможно. И все-таки она не была взволнованна. Она плакала в объятиях молодого студента. Теперь же у нее были сухие глаза. Она смотрела сквозь оконное стекло на уличную суету. Так же будет и завтра, и в последующие дни. Жизнь в Париже будет продолжаться в том же ритме. И в Лозанне тоже. И каждое утро ее отец будет совершать свою оздоровительную прогулку по парку Мон-Репо, чтобы затем подняться к себе наверх и работать в мансарде. Ее мать будет играть в бридж со своими приятельницами. Первое время они будут ее жалеть. Потом перестанут об этом думать.
От нее никому не было никакого проку. И никто понастоящему ею не занимался.
– Принесите мне телячью голову, да... Потом котлеты из молодой баранины.
Здесь тоже была приятная обстановка. Немного искусственная – некая имитация старинного постоялого двора, – но все же приятная. Почему бы ей не выпить рюмку джина?
Это уже больше не имело значения. Она могла делать все, что приходило ей в голову. Через час ли, через два, во всяком случае, до того, как стемнеет, все будет кончено.
– Официант! Джин с сельтерской, пожалуйста.
Она выпила две рюмки. Она уже больше не боялась. У нее было ощущение покоя и большей, чем обычно, ясности в мыслях.
Чего ей всегда недоставало и недостает и сейчас, так это чтобы кто-нибудь ею занимался. Кто-нибудь, кто бы знал все ее мысли, оберегал ее от нее же самой, кто говорил бы ей, что делать и чего не делать.
Нечто вроде доктора Вине, привязанного исключительно к ней.
Такого, разумеется, не существовало.
Пока ей не исполнилось три года, эту роль играла ее мать, затем ею занималась Матильда.
Боб ее очень любил. Она тоже его очень любила, но у него была своя жизнь, и, за исключением обедов, ужинов и завтраков, они почти не виделись.