Свернув в какой-то незаметный неопытному глазу проход, мы оказываемся в небольшой беседке, полностью скрытой от посторонних глаз вьющимися растениями с тёмно-изумрудной густой листвой. Вдоль покрытых зеленью стен стоят кованые лавочки, выкрашенные белой краской. Невероятный аромат проникает в лёгкие, заставляет зажмуриться от удовольствия. Тут так свежо, так сумрачно и красиво, что все слова застревают в горле.
— Пошли, присядем, — говорит Арчи, всё также на ухо, от чего мурашки начинают бегать по коже. Если только один его шёпот способен вогнать меня в краску, не могу даже представить, что будет, если он решит поцеловать меня. И решит ли? — Мне почему-то показалось, что здесь тебе должно понравиться больше, чем в любом другом месте.
Как у него получается так точно угадывать мои желания? Мне действительно комфортнее в сумраке этой беседки, чем на открытом солнце. Особенно после того, как узнала, что Никита уже на свободе после стольких лет.
При мысли об этом уроде сердце сжимается. Чувствую, что судьба просто дала мне отсрочку, но совсем скоро всё рухнет. Да только вот пока он до меня не добрался, планирую пожить так, как никогда не позволяла себе раньше. Хватит. Я поступила правильно, что бы они с Ксюшей там не думали. Поступила так, как должна была и просто не имею права чувствовать себя виноватой. Да и как могла сделать по-другому, зная о том, что он вытворил с моим дедом? Имела ли право смолчать? Нет.
— О чём задумалась? — спрашивает Арчи, когда мы присаживаемся на одну из лавочек. — Ты такая тихая сейчас.
— Да я в принципе так себе болтунья, — улыбаюсь, глядя как красиво ажурная тень падает Арчи на лицо. — А сейчас так тем более.
Арчи приподнимает одну бровь и, чуть прищурившись, смотрит на меня.
— Почему сейчас тем более?
— Ну... — пытаюсь как-то сформулировать, чтобы он понял, но как рассказать, что волнует меня сейчас? Как сказать, что меня тревожит он, и из-за этого чертовски трудно сосредоточиться, потому что я, чёрт возьми, не знаю, что с этим всем делать. — Жарко очень.
Ну, да. Ничего умнее всё равно не придумаю.
— Жаркая ты женщина, — ухмыляется, растянув губы в усмешке. — Пошли к воде, что ли? Там должно быть прохладнее.
Снова киваю. Вот почему я не могу просто, как все нормальные девушки, открыть рот и говорить всякие глупости, смеяться из-за ерунды, спрашивать? Почему мне в горло, будто воск залили, запечатав внутри всё, что там гниёт, не зная выхода?
Мы идём по узким дорожкам, в окружении сочной изумрудной зелени, и совсем скоро перед глазами предстаёт небольшой пруд, где на неподвижных водах мягко покачиваются кувшинки — большие, с белоснежными упругими лепестками и ярко-жёлтыми сердцевинками. От этой красоты захватывает дух.