— Вы втроём, что ли, против меня спелись? — спрашиваю, когда в бурном монологе мамы наступает спасительная пауза. Фил прыскает со смеху и засовывает кусок стейка в рот, всем своим видом показывая, что он не собирается со мной препираться. — Это уже, ни в какие ворота не лезет. Чего вы завелись?
— Арчи, сынок, не кипятись. — Мама протягивает руку и дотрагивается до моей ладони.
Но отец непреклонен.
— Чего ты от нас хочешь? Думаешь, мы можем спокойно смотреть на то, как ты постепенно сводишь свою жизнь к полному нулю? Нет, если бы нам было на тебя полностью плевать, то тогда мог бы делать с собой всё, что душа пожелает, но ты нам не чужой.
Господи, опять всё это морализаторское дерьмо. Почему они не могут от меня отцепиться? Сижу, стиснув зубы, и глядя в свою тарелку, на которой аппетитной зажаристой корочкой манят бараньи ребрышки под тёмно-рубиновым соусом. Лучше буду молча есть. Может быть, отстанут тогда? Ну и, в конце концов, не могут же они вечно выносить мне мозг? Когда-то же это должно будет им надоесть, правильно?
— Ладно, — вздыхает отец, отодвигая от себя пустую тарелку, и снова наливает всем виски. Одна мама пьёт мартини, разбавленное грейпфрутовым соком. — Мы ещё вернёмся к этому разговору, ну а пока пойдёмте в гараж, мне необходима ваша помощь, как специалистов. Что-то мотор в машине барахлить вздумал, а в сервис ехать нет ни времени, ни желания.
Спасибо, папа.
В гараже, как всегда, пахнет старой резиной, машинным маслом и пылью. Знакомый с детства запах, который неизменно будоражит воспоминания, тёплым одеялом укрывающие сердце.
— В какой машине что-то барахлит? — спрашивает Филин, оглядываясь по сторонам. Мой отец — страстный автолюбитель, поэтому здесь насчитывается аж шесть автомобилей разных годов выпуска, расцветок и моделей.
— Да ничего нигде не сломалось, — отмахивается Роберт, проходя вглубь гаража. Там у него, скрытый от посторонних глаз за бамбуковой ширмой, стоит небольшой столик с тремя стульями вокруг. На нём виднеется полупустая бутылка виски, мясная нарезка и сырная тарелка.
— Присаживайтесь, — произносит отец, первым плюхаясь на кованый стул. — Решил, что нам не повредит побыть некоторое время в чисто мужской компании. Мать, конечно, не одобрит, что я вас спаиваю, но если не проговоритесь, то всё будет в ажуре.
— Мы-то могила, смотри, сам не выболтай. — Сажусь на соседний стул и беру тонкий ломтик сыра. Он жёлтый и маслянистый, остро пахнет пряностями и кислым молоком.
— О чём-то поговорить хотел?
Отец мнётся, как школьница, но в итоге всё-таки начинает рассказ о том, что на самом деле его волнует, ради чего позвал сюда.