— Что ты видишь? — спрашивает Викинг, обнимая меня за талию и прижимая к себе. Мне кажется или я явственно ощущаю его возбуждение сквозь кожаный материал брюк?
Из-за этого мысли принимаются скакать в голове, а в ушах слегка шумит, но я всё-таки пытаюсь понять, что он от меня хочет, кроме секса.
— Балкон я вижу, стену ещё, небо вижу. Закатное.
— Умница, — говорит, наклонившись к самому уху, а я у меня мурашки по спине табунами носятся, сталкиваясь по пути, потому что его голос — мой личный афродизиак, особенно, когда в нём слышатся такие отчётливые нотки желания. — Хочешь быть моей соседкой?
Между словами он покрывает невесомыми поцелуи мою шею, перекинув волосы на плечо, а у меня в ушах всё сильнее шумит, но я всё-таки слышу его слова. Соседкой? В смысле?
— О чём ты? Я не понимаю.
Голоса своего не узнаю и, чтобы не упасть, приходится ухватиться крепко двумя руками за ограждение балкона. Викинг тем временем тихо смеётся, и смех этот несётся по кровотоку, отдаваясь внутри сладкой дрожью.
— Соседняя квартира продаётся, — говорит, забираясь рукой под футболку. — Хочешь купить? Цену, правда, не выяснял, но если твоих денег не хватит, что ж… готов предоставить тебе ипотеку. Лет так на пятьдесят. Отдавать будешь сексом, ежедневным. А, как тебе идея?
— Господи, какой же ты невозможный человек, озабоченный! — смеюсь, а Викинг накрывает мою грудь ладонью и сжимает довольно сильно. — А вообще перспектива неплохая.
— Жить по соседству?
— Сексом с тобой пятьдесят лет заниматься. Ну и по соседству тоже.
— Если меня, конечно, к тому времени вперёд ногами не вынесут.
— Не вынесут, не дам.
— Будешь изо всех сил держаться за мой одряхлевший хладный труп?
Надавив рукой на мой живот, заставляет прогнуться в пояснице и прижимает к себе, а я готова уже извиваться, до такой степени хочу его. Это какое-то безумие, но мне нравится чувствовать его рядом, когда возбуждён и готов сорваться с катушек. Меня до головокружения заводит жидкое олово, которое плавится в его глазах, когда они темнеют и переливаются разными оттенками серого, стоит нам только остаться наедине.
Ночь постепенно спускается на город, а прикосновения становятся всё откровеннее, бесстыднее. И вот улетает на пол одежда, и лёгкий ветер, остужающий летний зной, холодит кожу, а я не понимаю, насколько ещё хватит моего терпения.
— Я люблю тебя, моя валькирия, — жарко шепчет на ухо, и этого такое тепло разливается внутри, что не выдерживаю и впиваюсь в губы поцелуем, буквально набрасываюсь, потому что от переполняющей нежности боюсь разрыдаться.