В общем.
Я беременна.
Знаю, насколько эта тема для тебя сложная и болезненная, потому и говорю вот так, письмом. И да, я готова к тому, что ты не захочешь предавать память Яна. Не смогу тебя в этом винить, знай об этом, но...
Знай, какой бы ни была твоя реакция, я оставлю этого ребёнка. Он мой, я его выстрадала. Ясно?
Я буду тебя ждать сегодня в полдень, в нашем лесу. Ты меня понял? Ты вспомнил, где это? Очень на это надеюсь...
Но только знай: если приедешь, то я тебя уже не отпущу. Никогда. Потому подумай хорошенько сперва, нужно оно тебе или нет.
Твоя трусливая валькирия".
Перечитываю письмо в третий раз, вчитываясь в написанное. Ребёнок? У меня?
Письмо падает на землю у ноги, а я закрываю лицо руками, пытаясь привести мысли в порядок. Тру глаза, бороду, разгоняя кровообращение, но дрожь во всём теле не унять. Просыпается что-то глубинное, давно забытое. Почему-то на память приходят картины того, как я висел вниз головой на турнике, а Роджер, ещё тогда двуглазый, смотрел на меня снизу вверх и умолял не пороть горячку. Тогда я впервые узнал, что Жанна беременная и почти предложил ей сделать аборт, но не хватило духу. Пошёл советоваться с Роджером, а тот чуть шею мне не сломал за такие фокусы.
Но сейчас, по прошествии стольких лет, прислушиваясь к себе и намеренно будоража гнилую память, понимаю, что я уже не тот мелкий сосунок, страшащийся открывающихся перспектив.
Я люблю Асю, люблю так, как никого до неё и никогда уж после. И я уверен на двести процентов, что все мои чувства взаимны. Никогда я не был так близок к тому, чтобы назвать себя счастливым человеком, потому, что бы там она себе не думала, отпускать не собираюсь. Пусть рожает, пусть. Может ещё десятерых родить, лишь бы я мог и дальше чувствовать такой покой и имел поводы любить рассветы и радоваться закатам.
Только, мать их, я опаздываю!
Выхватываю телефон, набираю номер Аси, но в ответ “абонент не абонент”. Чёрт её дери, снова куда-то телефон дела, безумная женщина. Оглядываюсь по сторонам и замечаю, что Анна Михайловна выходит из здания, а в глазах такая боль плещется, что сразу понимаю: ошибки быть не может, Жанна на самом деле умерла. Чёрт, до последнего ещё надеялся, что это очередной фокус бывшей жены, и всё это окажется дурацким розыгрышем или ловкой инсценировкой, но нет, на этот раз всё действительно закончено.
— Надо похороны организовать, — бормочет Анна Михайловна, а я понимаю, что ей нужна помощь.
— Садитесь в машину и езжайте домой, — говорю, помогая ей забраться в салон, — о похоронах не беспокойтесь. Хорошо? Договорились?