Нашла в себе силы, выключила аппарат и положила обратно в карман мужа, и вот сейчас стою, продрогшая, на холодном ветру, кутаясь в ветровку и жду появления машины дяди Васи. Когда он всё-таки подгоняет её к воротам и выходит на улицу, улыбаюсь во все тридцать два, потому что до одури боюсь, что он может передумать помогать. Что тогда с Сашей делать? На своём горбу уносить? Потому что, может быть, я и дурочка, только после всего увиденного сегодня ни минуты не хочу оставаться с ним наедине.
— Пассажир в доме, правильно я понял? — уточняет дядя Вася, пряча ключи от своего драндулета в карман.
— Точно. Поможете мне его до машины донести?
— Что у вас, егоза, произошло? — интересуется, когда идём к дому. — Ты никогда к родителям ночевать не приезжала, как замуж вышла. Что случилось? Да и странно, почему Санёк твой выпил… Он же этот… как же этих чертей идейных называют? А, зожник!
Вздыхаю, понимая, что должна поделиться с человеком, от которого видела только добро в этой жизни и который согласился помочь, не задавая мне лишних вопросов.
И я рассказываю ему — первому после мамы — о том, что произошло. Не хочу сильно загружать своими проблемами, но я, наверное, устала всё держать в себе, устала быть сильной и делать вид, что всё всегда хорошо. Наверное, сломалась, потому что уже через минуту шмыгаю носом и вытираю льющиеся по щекам слёзы. Дядя Вася молчит, лишь тихо хмыкает в особенно драматических моментах.
— Не плачь, егоза, не надо, — утешает, неловко поглаживая меня по плечу. Дядя Вася не очень склонен к нежностям, но сейчас изо всех сил пытается меня поддержать. — Ты хорошая девочка, хоть и баламутка. Егоза, ничего с тобой не поделаешь. А Саша твой… ну не захотел принимать тебя такой, какая ты есть. Вот и дурак. Ну, это моё мнение такое.
Смеюсь, глотая отголоски рыданий, и думаю о том, что завтра утром я уеду в санаторий, где буду отдыхать душой и телом, выставлю дом на продажу и буду ждать, когда боль немного отпустит. Мама сказала, что на свежем воздухе, в окружении сосен, прийти в себя будет гораздо проще. А я привыкла маме верить.
Муж — Господи, какое неуместное слово — так и лежит на полу, раскинув руки в стороны и что-то сквозь сон бормочет. Такой почти безобидный, если не вспоминать, как бойко пытался заломать меня и, скажем прямо, изнасиловать. Слава богу, уснул, а то не знаю, смогла бы избежать супружеского долга, отбиться. Такая злая ирония, такая бесполезная и пустая память.
— Ну, хоть некрупный мужик он у тебя, — усмехается дядя Вася, склонившись над спящим Сашей. — Авось радикулит не расшалится.