На поверку вышло, что убегать нужно было в обратном направлении.
Убегаем мы и сейчас.
Наконец пейзаж перед глазами начинает приобретать иные очертания — впереди граница, проходящая между Лесом и Полем. Впереди, сто́ит только немного пройти, будет узкая тропинка, ведущая путника в Город. Здесь тоже всё выгоревшее, уничтоженное, высушенное огненной стихией и чужой болью. Уже никогда не запоют птицы, не пробегут белки по ветвям. Даже насекомые покинули свои дома. Пожарище — не место для новой жизни.
Но ведь я ещё жива! Слышишь, Генерал — ублюдок чёртов, я жива ещё! И если я стою на краю этого проклятого, сгоревшего дотла леса, вдыхая мерзкий прогорклый воздух, что впитал в себя крики погибших и стоны раненых, то, и другие ещё не сдались, не погибли. Роланд, Ингрид, Джонни…
И Айс, без сомнения, тоже жив. Мне, во всяком случае, хочется в это верить. Потому что несмотря ни на что не могу его ненавидеть. Да, пусть наша общая история закончилась отвратительно; пусть во многом по его вине так всё произошло, но он не заслуживает смерти.
Этот Лес похож на сущий кошмар, но у меня нет другого выхода: нужно идти дальше. Осторожно ступаю с одного выгоревшего участка земли на другой, стараясь как можно меньше оглядываться по сторонам. Ибо спокойно смотреть на то, во что превратился наш прекрасный лес, невозможно.
Как только перешагнула призрачную границу, ногу пронзает дикая боль — такое чувство, что, как минимум, бешеный волк вонзил клыки в мою лодыжку, норовя отхватить здоровенный кусок на ужин. Я заорала так, как не орала до этого ни разу в жизни. Слёзы брызнули из глаз, дыхание от болевого шока перехватило, и ничего не осталось, как свалиться на землю, подвывая с каждой минутой всё жалобнее.
Какого чёрта тут происходит? В какое дерьмо я наступила? И кто, скажите на милость, это дерьмо тут оставил? И что мне собственно делать, если я совершенно одна лежу на окраине леса без малейшей надежды на спасение?
Просто чтобы не сойти с ума от боли я снова кричу во всё горло, проклиная Генерала, свою жизнь, родителей, Айса. Досталось даже ни в чем не повинным животным и птицам. Но вскоре силы оставили меня, и я вырубилась — то ли потеряла сознание, то ли сдохла наконец.
Последним образом в моем угасающем сознании были синие глаза светловолосого мальчика.
Во мне, наверное, накопилось слишком много нечистот, от которых никогда уже не смогу отмыться. Чувство, что меня окунули по самую шею в выгребную яму и уже не выбраться, не покидает ни на минуту.
Сейчас ночь и я одна в каком-то прогнившем, чудом уцелевшем сарае. Не знаю, как этому убогому строению удалось выстоять, когда кругом искрилось и полыхало, и пламя слизывало всё на своём пути, словно ребёнок — тающее мороженое. Да это, в принципе, неважно — главное, хоть ненадолго, но у меня есть крыша над головой, под которой могу отсидеться, перевести дух и привести мысли в порядок.